Репп напомнил себе, что надо быть осторожным. Слишком богатое воображение может убить так же быстро, как и вражеские пули. Но он привык работать на открытых местах, когда у него за спиной было просторно. А здесь, кроме темноты, ничего не было. Он мог поднести руку к лицу, держать ее всего лишь в двух-трех сантиметрах от глаз, и все равно ничего бы не увидел.
Репп машинально пробирался вперед, думая о том, что для него это определенно самый тяжелый момент во всей войне; при этом он отчаянно старался сосредоточить свое внимание на физических проявлениях — движениях рук, толчках ног, продвижении вперед всего тела. Крыша туннеля давила ему на плечи. Она могла обрушиться в любой момент. Репп пробирался вперед. Вот еще несколько метров.
Он провел под землей, как ему показалось, несколько лет, пока не добрался до конца. Оставались последние метры, но тут у него внутри встрепенулась паника — он представил ее в виде совы с бешено хлопающими крыльями. Холодный воздух ударил в ноздри как пьянящий аромат, густой и чувственный. Желание вырваться из отверстия и плясать от радости было неудержимым, но Репп поборол его. Он вылез на поверхность осторожно, без резких движений. Вылез буквально в нескольких метрах от края леса. Сражение еще продолжалось, в основном это были неясные огни и отдаленные звуки в стороне лагеря, но у Реппа не было времени, чтобы задумываться об этом. Он продолжал ползти среди деревьев, таща за собой мешок и винтовку. Один или два раза он замирал на месте, чувствуя поблизости присутствие человека. Обретя наконец уверенность, что он остался один, Репп остановился, быстро сверился с компасом и определил направление.
Его путь проходил мимо стрельбища. Хотя было еще совсем темно, Репп обогнул его, не желая рисковать и показываться на открытом пространстве. Внезапно раздался голос, наглый, американский. Репп моментально нырнул обратно и залег, тяжело дыша. Американцы? Так далеко?
Репп отодвинул кусты и уставился в темноту. Он разглядел смутные фигуры двигающихся людей. Должно быть, какой-то патруль, дополнительные меры безопасности. Но когда его глаза начали привыкать к темноте, он разглядел, что люди собираются вокруг каких-то белых покрывал. Он попытался уловить смысл происходящего и…
Парашютисты.
Теперь он точно знал, что это вовсе не превратности войны. На его территорию вторглась американская разведывательная группа.
Парашютисты прибыли с определенной целью.
Они пришли за ним.
Репп понял, что на него охотятся. Он почувствовал тяжесть в животе. Если бы это была просто перестрелка, его мастерство против их, — это было бы одно. Но данное дело было намного сложнее, и его собственные действия являлись лишь одним из путей к достижению цели. Он был уязвим по крайней мере в тысяче других отношений. Он мог прекрасно передвигаться, блестяще проделать все, что требуется, и все равно проиграть.
Он опережал их, но с каким преимуществом? Что им известно? Что осталось среди развалин пункта № 11? Видели ли они документы из финансового отдела? Докопались ли до секрета названия «Нибелунги» — любимого названия рейхсфюрера, шутки, которой он восхищался?
Самым худшим было, если они докопались до другой половины операции «Нибелунги» — до испанского еврея, ради которого все это и организовывалось.
Репп убрал остатки хлеба в мешок и пошел дальше.
16
У Литса были большие проблемы. Он не только не поймал Реппа, но и не имел представления о том, куда делся этот чертов немец. Хуже того, он не знал, в каком направлении двигаться дальше ему самому. Его археологическая экспедиция в развалины пункта № 11 провалилась — ничего, кроме сгоревших дел и разбитого, почерневшего оборудования. И трупов. И во всем этом не было ни единого осколка, ни единого лоскутка, ни единого обломка, который мог бы привести к следующему шагу. След был потерян.
Теперь оставалось надеяться только на удачу. Литс уселся за импровизированным столом на территории лагеря. Перед ним лежало то, что осталось от нескольких тысяч 7.92-миллиметровых патронов kurz, — то, что он приказал собрать парашютистам перед их отбытием.
Литс взял одну из гильз и стал рассматривать ее при помощи возвышенно-смешного шерлокхолмсовского увеличительного стекла. Гильза в его больших грязных пальцах сверкала как чистое золото. Литс крутил ее, изучал ее мягкую поцарапанную поверхность. Он искал выбоинки, трещины, свидетельствующие о перезарядке гильзы, что, в свою очередь, указывало бы на модификацию ее под то ручное дальнобойное изделие, которым воспользовался Репп, когда расстрелял американский патруль. Если бы Литс нашел хоть одну такую гильзу, то он доказал бы, по крайней мере самому себе, что Репп был здесь, что он, Литс, не сумасшедший. Но, увы, в гильзе не было никакого секрета; он с раздражением отбросил ее в груду других, валявшихся у его ног, и взял со стола новую. Он занимался этим часами — не совсем та работа, которую ожидают от армейского офицера, но, черт подери, кто-то же должен был ее проделать.
Сначала это была работа Роджера, но парень очень быстро начал отвлекаться. В конце концов он вернулся со специальным приказом, который и предъявил Литсу без тени смущения. Великий Билл Филдинг устраивал в Париже показательные состязания под предлогом помощи раненым солдатам и укрепления морального состояния войск, и Роджер ухитрился попасть на это мероприятие. Гарвардская фракция ОСС обожала демонстрировать свои кадры, а Роджер был непревзойденным чемпионом. Вскоре он улетел и теперь не стоил и ломаного гроша, слоняясь где-то со своими ракетками.
Таким образом, Литс остался один на один со своей головной болью, столом, заваленным гильзами, и скрытым подозрением, что вся эта работа ни к чему не приведет. Была весна, весна в самом разгаре, почти что май месяц. Весь Шварцвальд зазеленел, а воздух был великолепным, хотя в нем еще и чувствовался привкус пепла. Литс взялся за следующую гильзу. Он работал очень медленно, так как совершенно не знал, что ему делать после того, как закончится эта работа.
На стол упала тень, затем отодвинулась и застыла. Литс оторвался от своей коллекции и увидел этого еврея, Шмуля.
— Капитан Литс? — сказал он. Бывший заключенный выглядел нелепо в американской форме, белый треугольничек нижнего белья торчал над верхней пуговицей шерстяной рубашки защитного цвета. У Литса не хватило духу сказать ему, что он надел нижнее белье задом наперед.
— Мне тут в голову пришла одна мысль. Может быть, она вам поможет. А может, и нет.
Прежде Шмуль ни разу не проявлял желания добровольно помочь, если не считать того случая в госпитале, когда он настоял на том, чтобы прыгать вместе с ними. Но сейчас он был спокойным и собранным. Или просто так казалось из-за того, что за последнюю неделю, питаясь вместе с американцами, парень поднабрал веса.
— Ну, выкладывайте, — предложил Литс.
Он все еще не решил, как лучше называть этого человека.
— Вы помните тела? Эсэсовцев? Прежде чем их закопали во рву?
