Последнее гигантское сражение? Может быть, немцы сохранили силы для воздушного прорыва и нанесли последний удар, подняв в воздух весь свой флот: реактивные самолеты, ракеты, «мессеры», «фокке-вульфы» и «штуки» (если они еще остались), а также эти экспериментальные аппараты, над которыми, как всем было известно, они работали. Последний рывок на 25 тысяч футов: все пушки изрыгают огонь и готовы уничтожить весь Восьмой воздушный флот, своего рода Gotterdammerung
[27]
, а может быть, это какие-нибудь сумасшедшие камикадзе, как у японцев, которые просто врезаются в свою цель.
Но если это сражение, то должны же быть вспышки пламени, и длинные следы дыма от сбитых самолетов, и столбы дыма на горизонте от уже упавших самолетов?
Да, но они отсутствовали.
Это было… это было просто веселье!
Еще один самолет, на этот раз двухмоторный британский, взвыл над головой, чуть выше, чем первый, но с таким же громким звуком. Самолет пикировал.
«Что, черт возьми, происходит?» — спросил себя Роджер.
Он огляделся, но никого в доме не увидел. Ни охранников, ни офицеров, никого. Заметив тропинку с одной стороны от деревьев, он решил пройтись по ней и попробовать кого-нибудь отыскать. Тропинка вскоре превратилась в своего рода дорожку из красивых маленьких камушков, уложенных между двумя железными подобиями оградками. Очень мило, это напомнило ему места, которые он видел в Ньюпорте. Вместе с тропинкой Роджер совершил несколько замысловатых поворотов и наконец оказался в неком подобии сада, где низкие живые изгороди образовывали геометрический узор вокруг цветочных клумб, которые уже начали проявлять признаки жизни. За садом раскинулся громадный ковер из травы, а еще дальше, за тонкими высокими деревьями, проглядывал замок. Но Роджер тут же приметил нечто более интересное: за развернувшимся в небе воздушным цирком наблюдала девушка, стоя спиной к нему на траве, рядом с какой-то скамеечкой. Из вспомогательной службы, наверное.
Он приблизился очень осторожно, из опасения, что девушка окажется офицером. Она действительно была в какой-то форме, но не в офицерской: никаких проблесков на воротнике. Роджер сделал шаг вперед.
— Извините пожалуйста, мисс, вы не подскажете мне, что тут происходит?
Девушка повернулась. У нее было одно из тех ясных, простодушных лиц американского Среднего Запада, оживленное большими голубыми глазами, с нахальным вздернутым носиком и даже веснушками. Розовый цвет лица, румяные щеки — все это заставило его подумать о свежести и невинности.
«Эй, я не прочь полакомиться этим», — решил Роджер.
И тут он заметил, что девушка плачет.
— Ай-яй-яй, что случилось? Плохие новости, да?
Она бросилась к нему в объятья — он не мог поверить, что на него свалилась такая удача, — и начала всхлипывать у него на плече. Роджер обнял ее и прижал к себе, приговаривая:
— Ну, ну, успокойся, — и поглаживая ей волосы.
Она взглянула на него, мягкая и растерянная, и он решил, что она ждет поцелуя, и прижал свои губы к ее.
Наконец Айхманн заговорил:
— А какие гарантии вы можете предложить? Репп очень опасен. Вы настаиваете, чтобы я предал его, и угрожаете тем, что скажете ему, будто я предал его. Но без каких-либо гарантий первое невозможно.
— У нас есть способы не забывать наших друзей. У нас ведь именно такая репутация, верно? Дайте нам шанс продолжить эту традицию. Это все, что я могу вам сказать.
— Мне надо будет исчезнуть. Понимаете, меня пугают не американцы. Я боюсь Реппа.
— Понятно, — кивнул Литс — Я посмотрю, что можно будет сделать.
— Так значит, сделка такова: Айхманн в обмен на Реппа?
— Я же сказал: я посмотрю, что можно будет сделать.
— Айхманн в обмен на Реппа.
Да его стошнит от такого! Он засмеялся.
— Господин Айхманн, — сказал Тони, который владел немецким лучше, чем Литс, — давайте вернемся к нашему делу.
У драйдела кончилась энергия, он остановил свое вращение и, покачиваясь, упал на стол. Айхманн взял его своими толстыми пальцами (анатомический курьез: такие большие руки у худощавого человека!) и начал говорить:
— Операция «Нибелунги»: я был ее участником с самого начала. На самом деле задумал все Поль, Поль из отдела экономики и финансов, но он втянул в это дело меня, и вдвоем мы подпихнули это рейхсфюреру. Здесь не было ничего личного, дело касалось евреев, вы понимаете. Это был просто наш образ действий, наша работа. Мы должны были ее делать. Политика решалась на самом верху. Мы только делали то, что…
— Ближе к делу, — оборвал его Литс.
— Операция «Нибелунги». Цель операции — особая акция.
— Особая акция?
— Да, с винтовкой.
— Специальная акция означает убийство?
— Называйте это как хотите. Это можно морально осудить с позиций мировой истории, которая…
— Кого? — спросил Литс, сам удивившись тому, как безразлично прозвучал этот вопрос после стольких месяцев усиленных поисков ответа на него. — Вы должны понять. Я ничего против евреев не имею. Я уважаю и понимаю их. Я сам сионист. Я верю в то, что будет лучше, если у них будет собственная страна. Все это мы были вынуждены делать под давлением сверху…
— Кого? И когда?
— Когда — я сказать не могу. Я был отозван от работы над проектом, когда шло окончательное планирование, и отправлен по срочному делу в Венгрию. Но скоро. Если не уже.
— Кого, господин оберштурмбанфюрер Айхманн? — повысил голос Литс — В последний раз спрашиваю: кого?!!
Его крик, похоже, удивил маленького человечка.
— Не надо так кричать, капитан. Я и собираюсь вам это сказать.
— Кого?
— Ребенка, — ответил Айхманн. — Шестилетнего мальчика. Его зовут Михаэль Гиршович. Теперь, мне кажется, я могу закурить одну из ваших сигарет.
Роджер просунул кончик языка между губ девушки. Она хлестнула его ладонью по лицу.
— Что? — удивился он. — Эй, я этого не заслужил.
— Охолони, — сказала она.
— Ты поцеловала меня! Я просто вышел из-за угла, и тут эти губы.
— Ты все испортил. Запачкал грязью.
— Извини, извини.
Она его покорила. Он был влюблен или, по крайней мере, наполовину влюблен.
— Послушай, я действительно не хотел сделать ничего плохого. Это был просто дружеский жест.
— Когда с языком, то это уже не дружеский, — возразила она.
— Ну ладно, я слишком увлекся, вот и все. Хе-хе. Меня зовут Родж. Родж Ивенс. А тебя?
— Нора.
