Дружески распрощавшись, уже возле двери, Ромашов остановил Костенко вопросом:
— Это поможет раскрытию обстоятельств убийства Федоровой, Владислав Романович?
Костенко сдержался, чтобы не повернуться на каблуках, так неожидан был вопрос. Положил руку на медную ручку массивной двери, спросил:
— У вас было слишком мало времени, чтобы узнать о моей причастности к расследованию убийства Федоровой.
— Было. Еще в восемьдесят втором, когда меня перевели сюда… А до этого я работал в КГБ, слыхал о деле Федоровой, вашу фамилию знаю отменно… Если хотите перемолвиться парой слов — милости прошу, пропуск выпишут без свинской волокиты… Фамилию мою запомнили?
… Костенко решил было поехать на Петровку — новость с капитаном Строиловым его ошарашила, но потом сел в холле на диванчике возле рахитичной пальмы. Три кресла, две пепельницы. Странно, сейчас надвигается новая кампания — на этот раз против курения. Неужели начальство не понимает, что любой запрет рождает постепенный, но грозный протест миллионов?
Запретили водку — взвинтилась наркомания, самогон повсеместен, теперь ввели карточки на сахар…
Запретят курево — еще страшнее станет наркомания, спекуляция будет черной, хоть все внутренние войска против этого дела брось.
Разрешение — к добру, запрет — к гибели. Какой плод сладок-то? В том и штука, что запретный, это тебе не «Краткий курс», это — Библия.
Сколько ж времени он там просидит у Назаряна, подумал Костенко об особисте Ромашове. Наверняка сейчас к Назаряну потянутся люди с папками…
Действительно, через пару минут запыхавшись прибежали два сотрудника с папками под грифом, потом женщина, затем генерал с кожаным портфелем.
… Ромашов вышел через полтора часа. Не удивился тому, что Костенко ждал его, кивнул:
— Пошли ко мне. Отвечу, что помню.
Костенко достал фоторобот, показал Ромашову.
— Этого человека не встречали?
— Нет, — ответил Ромашов.
— Твердо?
— Абсолютно.
— Фамилии следователей Федоровой запамятовали?
— Один умер. Либачев, сдается мне. А Бакаренко, по-моему, жив, работал в ВОХРе Академии наук, но вроде бы оттуда погнали — спивается.
— Их сажали?
— Не помню. Кажется, из партии исключили.
— Звания и пенсии оставили?
— Сняли. А почему вас так интересует этот? — Ромашов кивнул на фото.
— А потому, что он сидел вместе с Ястребом… А Зою Федорову мучили садисты… И работал этот человек на руднике Саблага, где добывали тот металл, из которого сделаны шило и отвертка… Что из себя представлял Бакаренко?
— Говно. После ареста Берии развалился до задницы, руки тряслись, плакал…
— Тогда он боялся, что посадят, теперь-то страх прошел…
— Почему вы у Назаряна сказали, что у вас нет фото?
— Потому, что не знал о вашем участии в работе по Федоровой.
— Вот моя карточка, — сказал Ромашов, протянув Костенко визитку. — Давайте я допишу домашний телефон. Звоните, если чем могу быть полезен. От Назаряна ответ получите завтра. Металл действительно с рудников Саблага. Этого, однако, в назаряновском заключении не будет. Если встретитесь с Бакаренко, я дам вам заявление старого большевика Савушкина — на этом он дрогнет.
… На Петровку, после того как Костенко нашел домашний адрес Бакаренко, эксперты позвонили с квартиры Люды: ножичек для разрезания страниц книг сделан из такого же металла, что и шило с отверткой.
Ну, Хрен, теперь держись, подумал Костенко, теперь я на тебя кандалы надену, сука! Тогда от вышки ушел, сейчас не открутишься, курвин сын…
С таким настроением он и пошел к заместителю начальника МУРа:
— Разрешите войти внештатному консультанту, товарищ подполковник?
Заместитель начальника в свое время стажировался у Костенко, прилюдно величал «Мастером». Сейчас, не поднимая глаз от бумаг, разложенных на столе, сухо ответил:
— Да, пожалуйста… Присаживайтесь, я закончу работу, а потом побеседуем.
— Ты потом доработаешь свои вшивые бумаги, — с холодной яростью ответил Костенко. — А сначала поговоришь со мной, ясно?
Подполковник медленно поднял голову — круглую, с приплющенными ушами боксера и свернутым носом. Глаза у него были страдальческие, растерянные, бегающие.
— Я завизировал бумагу, что ты руководишь работой как главный научный консультант, Мастер. С правом на проведение оперативных мероприятий… А меня вызвали на ковер, и я с боем отстоял для тебя титул «внештатного консультанта»…
— Кто на меня попер?
— Не отвечу. Хоть казни…
— Причина?
— Ты с Мишаней Ястребом дружил?
— Если не будет кощунством соединить такие понятия, как «дружил» и «профилактировал», я дам тебе положительный ответ.
— Ты знал, что он купил завскладом той типографии, где печатают самые дорогие ротапринтные издания?
— Нет.
— Но ты знал, что он ими торгует из-под полы?
— Догадывался.
Подполковник достал листок бумаги:
— Это нашли у Ястреба при повторном обыске: «Костенко — в подарок — набор ротапринта».
— Ты знаешь, что я его два раза сажал на скамью подсудимых?
— Да. Но при этом просил прокурора не вертеть ему на полную катушку.
— И судей просил, потому как советская власть виновна в том, что он стал вором в законе: отца расстреляли, мать спилась, он уму-разуму учился в детприемнике.
— Романыч, поменяй имя на Дон Кихота. Ты что, дитя? Не понимаешь, что высшая благодать у нас — схарчить своего?
— Понимаю. Объясни: что входит в функцию «внештатного консультанта»?
— Ничего не входит! Ни-че-го! А Строилов — сука, чей-то сыночек или племянничек! Но поскольку мозгом дела — так или иначе — будешь ты, он получит внеочередное звание и тему для диссертации! А тебя потом разберут на парткоме. И вклеят связь с уголовным элементом! Не понятно, что ль?
— Где Мишанину бумажку нашли?
— В мусоросбросе.
— Больше ничего?
— Нет.
— Почерк его жены взяли?
Подполковник вздохнул:
— Нет, конечно… Чего не подсказал?
— Только сейчас допер… Может, она какие телефоны для него записывала…
— И еще: стоило тебе влезть в дело, как на город повесили два убийства: Ястреб и Людка. Думаешь, приятно? Звонки, запросы, вызовы…
— Объясни мне еще раз мои права — в новом качестве.
— Давать идеи, когда потребует Строилов.
