— Честь имею, — кивнул Хренков и пошел к «Волге», что стояла поодаль.
Когда он сел за руль и резко (слишком резко) взял с места, чтобы набрать скорость, проезжая мимо остановки, Костенко вгляделся в окно машины — лицо человека в темных очках, что устроился на заднем сиденье, показалось ему знакомым, и не просто знакомым, а очень его в свое время интересовавшим. Машинально взглянул на номер «Волги», запомнил. Назавтра заехал в ГАИ — машина принадлежала летчику международных линий Аэрофлота Полякову, в настоящее время находится в Латинской Америке, доверенности никому не оставлял. Ребята из Угро проверили: «Волга» Полякова стояла запыленная на втором этаже кооперативного гаража возле памятника Гагарину. Вечером Костенко зашел в министерство.
— Слушайте, мужики, как бы мне посмотреть дело об убийстве Зои Федоровой?
Он просидел с папками до одиннадцати, надо бы Машуне позвонить. Впрочем, она привыкла, что он порою исчезал на неделю — работа. Набрал номер: «Маняш, я зашел к себе, в министерство… Хм… «К себе»? К ним, так точнее… Скоро буду. Как ты? — и, не дожидаясь ответа, положил трубку.
— Слушайте-ка, — спросил он дежурного по управлению, — я помню, была папка с фотографиями свидетелей, где она?
— Осталась на Петровке.
Раньше б сразу же туда рванул, подумал Костенко. Годы, а может, ощущение отлученности от дела. Любительство предполагает неторопливость и право на свободу во времени, только действующий профессионал — физически, до боли в затылке — ощущает фактор времени, некая вмонтированность в твое существо внутренних секундомеров…
На Петровку Костенко приехал утром, в девять. Сначала сделали «робот» того, кто подходил к нему, — Хренкова. Папку искали долго, дело нераскрытое, повисло. Как ни странно, Щелоков и Цвигун были в высшей мере корректны, не гнали, как обычно. Порою Костенко казалось, что все они хотели спустить дело на тормозах, хотя не только Москва гудела, но и Запад тоже.
Папку нашли только к одиннадцати. Костенко медленно пролистал страницы, остановился на семьдесят третьей: «Иосиф Павлович Давыдов, театральный администратор, проживает в Москве, на улице Красных строителей, дом семь, квартира девять, не судим, образование среднее».
Справка на него пришла довольно быстро, к двум: «Давыдов Иосиф Павлович выехал из СССР по израильской визе в Вену 29 января 1982 года».
Вторая справка пришла из ОВИРа к пяти: «Джозеф Дэйвид, гражданин США, вылетел сегодня утром рейсом Москва — Нью-Йорк самолетом «Пан Америкэн», экономическим классом, приезжал по туристскому ваучеру, неделю жил в Москве, отель «Националь», три дня в Ялте, отель «Ореанда».
Вечером установили всех Хренковых. В кооперативе «Заря» Хренков ни в штате, ни на договоре не числился. По приметам ни один из семисот сорока трех человек с такой фамилией не мог быть случайным собеседником Костенко, ибо никто из установленных Хренковых не имел маленького, едва заметного шрама на левой брови. Костенко усмехнулся: «Я как могильщик Литфонда. Митя Степанов рассказывал, был у них старик, который приходил к больному писателю, болтал с ним о новостях, если тот был в сознании, сулил счастливую жизнь, а сам тем временем промерял мизинцем и большим пальцем рост несчастного — какой длины заказывать гроб… Нормальные люди ищут в лице собеседника что-то новое для себя, запоминают глаза, манеру улыбаться, а я, словно легавая, цепляюсь за то, что может впоследствии оказаться следом. Наверное, я пропустил множество интереснейших людей, потому что для меня родинка какая или прыщ важнее глаз, слез, трясущихся пальцев, смертельной бледности…»
— Дело тухлое, полковник, — заметил заместитель начальника столичного Угро, — что это тебя потянуло? Или соскучился по работе?
— Хочу маленько поковыряться…
— Пиши рапорт.
— А без рапорта нельзя?
— Ты что, целка? Забыл законы?
Костенко усмехнулся:
— Законы помню, бардак забыл.
Заявление тем не менее написал и отправился к Ястребу.
… Мишаня Ястреб сделал свой киоск совершенно особым: весь в портретах писателей — Шекспир, Шукшин, Хемингуэй, Толстой, Пушкин, Лермонтов, звезд кино и эстрады — Высоцкий, Пугачева, Вилли Токарев, Бабкина, Элвис Пресли, битлы, Тихонов и Броневой; где-то достал мегафон, которым пользуются экскурсоводы, гоняющие туристов по Москве (бедолаги-провинциалы в магазины норовят, колбасы ухватить, а их силком в Пушкинский музей — голых римлян смотреть; сами раздеты, пальто б где к зиме взять), поэтому киоск Мишани сделался своего рода культурным островком в микрорайоне.
— Кто не купит академический журнал «Вопросы экономики», — вещал Ястреб своим хриплым голосом, — рискует остаться в неведении, отчего мы катимся в пропасть!
Старик в фетровой шляпе (отчего наши старики ходят в тапочках, спортивных брюках, но обязательно при галстуке, в черном пиджаке и коричневой шляпе?) усмехнулся:
— Терпеливые, дурни, лентяи и трусы — оттого и катимся.
В очередь, однако, встал.
— Неужели вы упустите возможность приобрести справочник железных дорог? — продолжал между тем Ястреб. — Да, он прошлогодний! Но что сейчас так ценится, как старая книга?! Через пять лет она станет уникальной и ее у вас купят в любом букинистическом за десятку!
— А на хрена эти справочники? — снова пробурчал старик. — Езжай на вокзал, становись в очередь и прей. В России справочникам верить нельзя, мы — непредсказуемые…
Торговля шла бойко. Увидев, что очередь разрастается (один стоит, а к нему трое подлетают, мол, мы раньше свой черед занимали), Костенко понял, что минут двадцать он потеряет, а времени в обрез (Военная прокуратура дала справку, что генерал Трехов, тот, что реабилитировал Зою Федорову, живет в Переславле-Залесском, туда пилить и пилить), обошел киоск, постучал в дверь и сказал:
— Ястреб, это я.
Тот приоткрыл дверь.
— А, полковничек! С кандалами пришел? Погоди, я мигом всех раскидаю, заходи, гостем будешь…
И внутри киоск у него был как маленький теремок: занавесочки, столик с тремя резными табуреточками, коечка, покрытая ковром, электроплитка, турочки из Сухуми — чеканные, ручной работы, то ли медь, то ли латунь; под прилавком — ротапринтные издания, книги, которые на черном рынке стоят сотню, не менее.
— Уважаемые покупатели, приношу глубочайшее извинение, — возгласил Мишаня, — пришел фронтовой друг, я вынужден прервать работу на полчаса. Рекомендую посетить кооперативное кафе «Сладость» — во дворе, третий подъезд, угостят настоящим кофе, учитесь цивилизации, кафе — место для любви, разговоров и сделок!
Он захлопнул окошко и сел напротив Костенко.
— Ты мне должен доказать, полковник, что эти ротапринты я получил незаконно. У меня накладная есть. В БХСС подался?
— Да ладно, — Костенко махнул рукой, — если у нас государство не может торговлю наладить, так хоть ты их научи… Наши из Угро не тревожат?
