Главком Блюхер.
ВЛАДИВОСТОК
Совещание у премьер-министра началось ровно в девять. Приглашены министр иностранных дел Николай Меркулов, японский полковник Мацуми, генерал Глебов, генерал Вержбицкий, считающийся заместителем главкома, и Николай Иванович Ванюшин, но, понятно, не как представитель прессы, а как умница «по должности» и хороший приятель Николая Меркулова по официальному положению в обществе. В уголке, возле камина, сидел полковник Гиацинтов — в штатском, надушенный и красивый.
— Господа, я пригласил вас по крайне важному делу, — сказал премьер. — Разговор пойдет в нескольких направлениях. Первое из них: анализ причин, приведших к полному краху Деникина, Юденича и всеми нами оплакиваемого Колчака. Я должен со всей определенностью сказать, что крах был не следствием ошибок, ими совершенных, он наступил потому, что эти великие люди не выдвинули вовремя великих идей. Тех самых идей, которые могли бы привлечь подавляющее большинство населения России. Следовательно, задача номер один для нас в дни победоносного наступления белых героев на Хабаровск и Читу заключается в том, чтобы как можно скорее и точнее сформулировать основные истины, которые будут с восторгом приняты русским народом. Я хотел бы просить министра иностранных дел и господина Ванюшина завтра же выехать на фронт, поближе познакомиться с воинами, побеседовать с жителями освобожденных городов и деревень, словом, составить себе определенную и четкую картину нашей общественной жизни, с тем чтобы потом организовать прессу и помочь нам четко сформулировать программу, с которой мы пойдем дальше — на запад. Но не только ради этого я просил бы поехать господина министра иностранных дел и господина Ванюшина на фронт. Я счастлив сообщить вам, друзья, что в Токио маршал Жоффр закончил переговоры с Японией о сроках и способах переброски сюда армии нашего друга Врангеля. Маршал также позавчера получил чрезвычайные полномочия — в случае нашего успеха, освобождения Хабаровска и Читы — заключить с нами и с нашими японскими братьями договор, по которому только мы будем признаны в мире единственным законным правительством русского Дальнего Востока. А это позволит нам обратиться в Лигу Наций и потребовать гарантий против большевиков. А единственная надежная гарантия — это сохранение здесь братских японских дивизий, которые защитят свободу и независимость Российской государственности на востоке нашей империи.
— Японские войска, — сказал полковник Мацуми, — будут олицетворять войска Антанты и всего свободолюбивого человечества.
— Я прошу, господа, обсудить совместно этот вопрос, прежде чем мы перейдем к последующим.
— На фронте уже кончаются снаряды, мало патронов, — жарко заговорил Глебов. — Люди не имеют пулеметов тех новейших систем, которые находятся на вооружении японской армии. Моторы в танках ни черта не работают! Если в течение двух-трех недель не придет помощь, будет довольно трудно развивать стратегический успех. Надо меньше болтать о братстве и помощи, а побольше помогать!
— О, я понял, — улыбнулся полковник Мацуми, — позвольте ответить, генерал. Помогать можно только реальной силе. За эти несколько недель мы убедились в реальности вашей силы. Сегодня мы отгружаем пять вагонов снарядов, патронов и новейших винтовок. Это будет отныне три раза в неделю.
— Ура! — воскликнул Николай Меркулов и зааплодировал. — Чудно, друзья! Это честно и по-мужски!
— Друзья мои, — поднявшись с кресла, сказал генерал Вержбицкий. — Позвольте мне обрадовать вас; наши авангардные соединения стоят под Хабаровском. Город виден в бинокль. Теперь, я надеюсь, господин министр иностранных дел сумеет договориться с атаманом Семеновым, войска которого бездействуют. Если он вольет своих казаков в наши ряды, победа обеспечена наверняка.
Меркуловы быстро переглянулись.
— В этом деле надо тщательно разобраться, — сказал премьер. — Очень здесь надо взвесить все «за» и «против». Ну а чем нас порадует Гиацинтов?
— У меня есть два сообщения, — поднявшись, сказал Гиацинтов. — Одно приятное, а второе тревожное. Начну с приятного. В тылу большевистских войск начались партизанско-крестьянские восстания, вызванные зверствами красных комиссаров над мужиком. Я бы хотел встретиться попозже с представителями генштаба и попросить их распорядиться о максимальном благоприятствии по отношению к анархистам, эсерам и крайне левым коммунистам. Именно с представителями этих течений работали мои люди.
— Очень интересно! — сказал Меркулов-старший. — Очень интересно и зорко!
— Не верю, — отрезал Глебов. — Всех к стенке!
— Генерал, нашего друга Гиацинтова, право довольно трудно заподозрить в красноватости, — сказал премьер-министр.
— Второе сообщение. Я пока ничего не могу утверждать определенно, однако мне представляется, что в городе, даже после уничтожения большевистского подполья, все равно существует глубоко законспирированная очень сильная организация. И в том, что не работают моторы танков, уважаемый генерал Глебов, виноваты отнюдь не наши японские братья, а красные.
— Какие, кто, где?!
— Я пока что не обладаю достаточным количеством фактов, чтобы ответить сейчас же на ваши вопросы. Идет тщательная оперативная работа, и, по-видимому, в течение ближайших дней я смогу доложить о результатах.
— Прекрасно, — сказал Меркулов и что-то отметил в календаре, — в этом деле надо тоже тщательно разобраться. Переходим к следующему пункту.
Меркулов не успел сказать, каким будет следующий пункт, потому что в кабинет вошел Фривейский и положил перед премьер-министром большой телеграфный бланк, на котором сверху было набрано красными буквами: «Срочно. Совершенно секретно. Правительственная». Спиридон Дионисьевич надел очки, взял в руки телеграфный бланк и начал читать по складам, как все дальнозоркие люди, отставив бумагу далеко на вытянутую руку. Читал он телеграмму долго, дважды.
— Господа, — попросил он. — Прошу всех встать.
Все поднялись.
— Господа, члены царствующей династии Романовых пишут мне из Европы, что их сердца и помыслы со мной, в моем великом деле! Теперь я не вижу ничего, что мешало бы договориться с атаманом Семеновым. Как патриот, после этой телеграммы он, я думаю, поймет мою роль в нашей великой борьбе. — Меркулов поцеловал краешек телеграммы и сказал: — Прошу простить, господа.
Быстрыми шагами, заложив руку за отворот френча — ни дать ни взять Керенский, — ушел в маленькую комнатку, к киоту. Рухнул на колени перед образами и начал жарко молиться. Глаза его засветились, и ноздри стали трепыхаться. Это значило — быть сейчас слезам.
Нота
заместителя официального представителя РСФСР
в Великобритании министру иностранных дел Великобритании
Керзону
Г-н Берзин свидетельствует свое уважение лорду Керзону оф Кедлстон и имеет честь обратить внимание Правительства Его Величества на факт вербовки беженцев для белых армий на Дальнем Востоке, который имеет место в лагере для русских беженцев в Египте.
