Нина, по-прежнему недоумевая, спросила:
— Вы что, охрана библиотеки?
— А чего тут охранять?! — засмеялся второй, огненно-рыжий парень в папахе. — Если б тут шашки лежали али хлеб. Спать мы тут будем, более негде.
— Нет, товарищ, — сказала Нина. — Ночевать вы здесь не будете.
Вошел Владимиров и, остановившись на пороге, предложил:
— В подвале есть свободное помещение, вы там и располагайтесь, пока не подберете себе жилье.
— Людям гнить в подвале, — сказал рыжий, — а книжки будут в комнате стоять? Давай, мужики, расставляйся…
— Я запрещаю! — сказала Нина. — Сейчас я возьму ваш ордер и подыщу вам хорошее помещение.
— Ни-ни, — сказал первый красноармеец, — нам и тут нравится.
— Дайте ордер, — сказала Нина.
— Чего ты с девкой балакаешь, — сказал пожилой боец, — расставляй скарб, и дело с концом.
— Кто вам выдал ордер? — спросил Владимиров.
— Кто выдал, тот и выдал, — ответил рыжий и, оттерев Нину плечом, потащил кровать в неширокий проход между стеллажами — подальше от двери.
Нина схватила парня за плечо и с неожиданной для ее хрупкой фигурки силой рванула, обернув на себя:
— Прекратить!
Парень поставил кровать на пол, прислонив ее к корешкам книг, и молча толкнул девушку. Нина упала. Все это произошло в мгновение. Владимиров поднял палку и ударил рыжего по шее.
— Паршивец, бандит! — кричал он. — Как ты смеешь?!
Он был страшен сейчас: усы ощетинились, брови подняты, топорщатся, в уголках рта — белая пена.
Нина бросилась к старику, обняла его, стараясь успокоить. Владимиров, побледнев, опустился на пол, тяжело дыша.
Рыжий, опомнившись, схватил винтовку и начал лязгать затвором. Молодой красноармеец винтовку у него вырвал и замер у двери: они еще толком не осознали происходящего.
— Паршивцы, позорите великое дело, — тихо говорил Владимиров, которого по-прежнему обнимала Нина. — Вы с винтовкой должны охранять книгу, а вы гогочете и на девушку руку поднимаете. Я сейчас поднимусь и сорву с вас красную повязку, вы позорите красный цвет своим злодейским поведением…
— Палкой, гад, драться! Я те не холоп, буржуй недорезанный! — закричал тонким, обиженным голосом рыжий.
— Это ты буржуй, — всхлипнула Нина, — урод рыжий! — Она обернулась к остальным красноармейцам: — Да уведите вы его, чтобы не кричал. Сейчас в ЧК пойдем, там разберемся, кто вы такие…
— Во бешеные, — сказал пожилой боец, — пошли, однако, мужики, а то дед от волнения салазки загнет.
Нина выбежала в соседнюю комнату. Вернулась она через минуту в наброшенной на плечи кожанке, с кольтом в руке.
— Оружие к стенке, за неподчинение приказу стреляю без предупреждения!
— Ты что? — тихо спросил молодой. — Чего ты?
— Вы, папаша, — кивнула Нина пожилому бойцу, — подойдите и посмотрите мандат: я сотрудник Сибчека.
— Дочка, — сказал пожилой боец, — ты уж прости его, дурака… Коли б мы знали…
— Коли б знали — побоялись бы?! Пошли в ЧК! Оружие оставите здесь! Владимир Александрович, я мигом.
— Не надо, Нинушка, — попросил Владимиров, тяжело поднимаясь с пола. — Это не их вина… Это их беда. И я себя тоже вел безобразно… — Он посмотрел на рыжего и вздохнул. — Простите меня, пожалуйста, товарищи…
Нина вдруг заплакала — пистолет в руке трясется, слезы льются, как от самой тяжелой, детской обиды, горошинами…
Владимиров шепнул:
— Ничего, Нинушка, ничего… — Обернулся к бойцам: — Товарищи, будем считать, что ничего у нас не было. Пошли посмотрим другое помещение, а Нина Ивановна поможет вам найти хорошее жилье, свободное от постоя.
— В тюрьме им постой будет, — сказала Нина и вдруг, всхлипнув, рассмеялась.
И молодой красноармеец засмеялся, и Владимиров засмеялся, а после и пожилой боец. Они стояли и смеялись, глядя друг на друга.
«Москва. Бокию. Кедрову.
“Виктор” через своих людей вышел на товарища министра иностранных дел, директора европейского департамента Э. Таннеберка. Таннеберк имел две беседы с министром Пийпом по поводу ареста Исаева. Министр уже осведомлен об этом аресте и связался по телефону в присутствии Таннеберка с министром внутренних дел Эйнбундом. Одновременно поляк, сотрудник посольства М. Янг, нашел способ сообщить в МИД о тех характеристиках, которые ему известны по поводу арестованного Исаева. Мы в свою очередь, через наши возможности, вывели Гаврилова и Шостака, двух крупных финансовых маклеров, обладающих связями в Лондоне, на окружение Эйнбунда. Поскольку они русские, не связанные с монархическими экстремистами, поскольку они обладают реальной финансовой мощью — к ним здесь прислушиваются. Сегодня утром наружное наблюдение установило, что министр Эйнбунд вызывал Неуманна в неурочное время. Можно предположить, что его вызывали в связи с делом Исаева. Сегодня вечером у него запланирована встреча с Неуманном.
Роман».
22. В Ревеле
Неуманн отпустил автомобиль, не доезжая трех домов до своего коттеджа.
— Поезжайте отдыхать, — сказал он шоферу, — я немного пройдусь.
Он знал, что его сегодня будут ждать, и не ошибся: возле калитки стоял тот, седой.
Неуманн понял, что сегодня его будут ждать, еще утром, когда министр попросил дать справку по поводу арестованного Исаева. «Французы говорят, что это их друг и вполне милый человек, — пояснил Эйнбунд. — Поэтому я был обтекаем и никаких конкретных ответов не давал».
— Видите, как я предусмотрителен, — сказал Неуманн Роману, — играй я нечестно — вас можно было бы сейчас взять.
— Лучше завтра, — ответил Роман. — Ну, как?
— Вы спрашиваете, как работает ваша организация? Хорошо работает, силы, судя по всему, включены надежные. Вы тут прочно сидите? Легально?
— Вполне.
— За вами не ходят?
— Вам это лучше знать. Сигналов на меня пока еще не было?
— Пока нет.
— Что вы думаете отвечать Эйнбунду по поводу Исаева?
— Каковы ваши предложения?
— Вам его под удар подставил Нолмар?
— Допустим.
— «Допускать» в таком разборе негоже. Нолмар?
— Да.
— Вы связаны с ним деловыми обязательствами?
— Вы подразумеваете наши с вами отношения? Нет. У него много друзей в полиции — это понятно, немцы имеют здесь свои давние интересы. Он заверил меня — уже после того, как мои люди произвели арест, — что он передает мне глубоко законспирированного агента Коминтерна и ЧК.
— Какие он дал доказательства в подтверждение?
