— Никого.
— Плохо.
— Ты убежден, что за нами следили?
— Да.
— А почему нам нужны юристы и журналисты?
— Потому что мы лишились материалов Золле о том, что выставленный к торгам Врубель был похищен в России... Ты действительно никому не платил денег?
— Могу побожиться...
— Не поверю. Вы все атеисты... Итак, истерика Золле... Раз. В высшей мере странная истерика... Его, видимо, кто-то чем-то невероятно обидел, понимаешь? Ему сказали про тебя такое, чего он просто не мог вынести... Он очень чистый, незащищенный, доверчивый человек...
— Пусть бы мне говорили про него что угодно, я бы никогда не поверил...
— Даже если бы предъявили доказательства?
— Какие?
— Ну, такие, например, что он намеренно вводит наш поиск в заблуждение.
— Этого не может быть!
— Эмоции, — сухо оборвал князь; он и говорил сейчас иначе: рублено, коротко, сухо. — Если бы тебе показали документы, выложили на стол факты, ты бы поверил. Да, ты бы поверил, не спорь. Значит, ему тоже выложили факты.
— Почему он не согласился звонить к этому самому Равенсбрюку?! Я же предлагал...
— Потому что там был не один лишь Ранненсброк. Там были еще двое. И они беседовали с ним на родном языке, Митя. Это очень важно, когда с человеком говорят на его родном языке. Он пережил в «Кларидже» трагедию...
— Почему?
— Потому что ты вел себя неверно.
— Как я должен был себя вести?
— Как врач. Как добрый доктор, который говорит с тяжелобольным человеком.
— Что же он, псих, что ли?!
Ростопчин вздохнул:
— В какой-то мере да... Как и ты, кстати. И я... Люди, обуреваемые идеей, — психи. Это происходит незаметно, исподволь, но если ты засыпаешь с мыслью о чем-то одном, крайне для тебя важном, и с этой же мыслью просыпаешься, все твое естество постепенно делается подчиненным одному-единственному. У меня есть бизнес, сын, наконец; у тебя — дети, журналистика, книга, кино, а он — один. Совсем один. Со своей мечтой. С нею он засыпает и просыпается. Знаешь, отчего мусульмане трех жен держат? Оттого, что умные... У одной сегодня ее дни, она бешеная — в сторону, вторая родила ребенка — вот им и занимайся, а с третьей самое время облегчить плоть... У них психов нет... Только старики сворачивают, впадают в фанатизм, да и то на исламе... У нас психов больше, потому что одна устремленность. Да, да, я говорю серьезно... Если бы ты распластался перед Золле, говорил, как с женою, страдающей истерией, можно было бы договориться. А ты русский, танковая атака, господи, когда же мы научимся вкрадчивости?!
— Просторы не те, Женя. Вкрадчивость — от малых расстояний, от необходимости притираться... Ладно, допустим, с Золле ты прав. Дальше?
— Дальше... Я пока не рассказал тебе... Вдруг, совершенно неожиданно, мой сын оказывается «в безвыходном положении»: кто-то хочет доказать, что он купил землю, часть которой принадлежала фирме, строящей дороги. Юристы из Буэнос-Айреса говорят мне, что дело странное, но процесс, если его начинать, может вылиться в чудовищную сумму, противники моего сына могучие люди... Включилась стерва... Нервотрепка... Скандалы... Это уже удар против меня. Я должен был выложить деньги, чтобы спасти сына. Да, да, те деньги, которые были отложены на живопись. Пятнадцать тысяч я сохранил, но не убежден, что нам хватит... То есть наверняка не хватит... Драка на аукционе будет невероятная. Сотби умеет нагнетать страсти. Это два. Теперь Розэн. Если он сам к тебе пришел, если он имеет бизнес с Россией, заангажировал себя предложением помочь нам, завязал под это связи, — а он, я убежден, с твоей помощью это сделал, — и даже не позвонил мне... Почему? Не знаю. Но это три. Митя, это три. И — последнее. Два молодых человека, которые сидели рядом с нами, а потом бросились в машину и поехали следом. Это четыре. Можешь возражать...
— Могу. По пунктам...
— Не надо, милостивый государь, — услыхали они за спиною скрипучий старческий голос; фраза была произнесена по-русски, без акцента; обернулись резко, будто кто толкнул их; за соседним столиком сидел пергаментный старик с водянистыми, чуть навыкате глазами; тонкая шея торчала из широкого воротника старомодной рубашки, бабочка, черная в белый горошек, болталась где-то на груди. — Вы не опровергнете доводы вашего знакомца. Это говорю вам я, Иван Грешев. Я живу по соседству, милости прошу ко мне, там и побеседуем.
6
В Нью-Йорк Розэн отправился той же ночью, что прилетел в Цюрих; домой приехал совершенно разбитый, сразу же сел к телефону, связался с Эндрю, адвокатом, который работал с ним последние пятнадцать лет, с тех пор, как начался хороший бизнес; тот рассердился:
— Посмотри на часы, человек! Это у вас в Москве день, а у нас еще не началось утро!
— Мне надо срочно тебя увидеть, Эндрю, — повторил Розэн. — Срочно, понимаешь?
— Завтраком накормишь?
— Да.
Выслушав Жаклин (она объясняла произошедшее точнее мужа, тем более английский был ее родным языком), Эндрю пожал плечами:
— Какого черта ты вообще полез в это дело, Джозеф?
— Не учи меня делать бизнес с русскими, — отрезал Розэн. — Скажи, как надо поступить. Чтобы и волки были сыты, и овцы целы.
— Это сложное дело. И оно мне очень не нравится.
— Можно подумать, что оно нравится ему, — заметила Жаклин.
— Надо бы немедленно, — задумчиво протянул Эндрю, — посоветоваться с кем-то из н а ш и х.
— Это безумие, — отрезал Розэн. Он сейчас говорил рублено кратко, собранно. — Ты прекрасно понимаешь, что они посоветуют.
— Ну, так отправь деньги этому самому красному князю телеграфом.
— Если они записали мой с ним разговор из Москвы, то и телеграфный перевод будет зафиксирован.
— У тебя есть какое-то предложение, я вику это, — сказал Эндрю. — Так прямо и говори, что у тебя на уме. А я отвечу, стоит так поступать или нет. С точки зрения закона. Вот и все.
— Ты можешь вылететь в Цюрих или в Лондон и передать этому князю деньги?
— У меня послезавтра начинается очень важный процесс.
— Сколько будет стоить перенос дела?
— Это невозможно. «Электрисити» уплатили мне большие деньги, речь одет об аренде земли, так что неустойка тебя разорит.
— Если ты вылетишь сегодня, завтра вечером можешь вернуться.
Жаклин зябко поежилась, затянула на шее рукава джемпера:
— Если они следили за тобой, почему бы им не организовать такую же слежку за Эндрю?
— Не повторяй глупостей о тотальном шпионаже в стране, — снова отрезал Розэн. — Работает группа, которая имеет свой интерес в культурном бизнесе, это понятно. Видимо, они вколотили в дело крупные средства. Вот и все. А я поддался Жаклин, мне передалась ее нервозность.
