— Это изящно, — согласился Гутиерес. — Но я тем не менее против… Авторитет русских слишком велик, чтобы мы недооценивали их угрозу.
— А кто сказал, что мы ее недооцениваем? Да и потом, я просто фантазирую… Мне нравится идея этого самого Риктера, я вижу за ней перспективу могущества, но ведь выход к истинному могуществу более легок, когда тебе противостоят две противоборствующие друг другу силы, чем если давит только одна — я имею в виду янки… Впрочем, я ни на чем не настаиваю, подумайте, Гутиерес, подумайте…
Когда Перон говорил, что он «не настаивает», каждому, кто его знал, было ясно — он уже принял решение. Гутиерес знал его, поэтому спор посчитал нецелесообразным.
Через два дня Перону была организована встреча — с соблюдением всех норм конспирации — с Людовиго Фрейде.
— Вот что, — сказал Перон бывшему представителю Гитлера, — я редко употребляю повелительный императив, вы это знаете, но в данном случае разговор пойдет именно в этом ключе: мне нужно, чтобы вы — в течение месяца, больше у меня времени нет — получили заем в размере ста пятидесяти миллионов долларов… Продумайте подо что, это ваша забота. Министерство финансов будет кооперировать с вами эту работу, гарантии банкам и фирмам, которые вы контролируете, будут даны от имени нашего правительства… Думаю, деньги надо просить под дорожное строительство и реконструкцию портов… Если этого мало, пожалуйста — самолетостроение, закладка новых аэропортов…
— Но, видимо, я должен знать, — аккуратно спросил Фрейде, знакомый Перону с тех пор, как переводил на счета Евы Дуарте деньги НСДАП и СС, — подо что все-таки на самом деле надо просить заем?
— А зачем? — удивился Перон. — Разве вам недостаточно моих слов? И еще: пожалуйста, задействуйте ваших друзей с английскими, французскими, испанскими фамилиями, любыми, какие вам нравятся, но немецкие уши за этим займом не имеют права быть обнаружены никогда и ни при каких обстоятельствах.
— Но я ведь не всемогущ, — еще тише ответил Фрейде. — Не я один распоряжаюсь теми средствами, которые лежат в здешних банках… Меня обязательно спросят, какой будет процент?
— О том, кто вас будет спрашивать, мы поговорим особо. Меня не устраивает то, что я не имею досье на тех, кто прибыл в Аргентину после девятого мая. А я должен их знать. А что касается процента, то пусть те, кто будет вас спрашивать, сами назовут сумму. Они ее получат.
После этого разговора генерал поручил Гутиересу запросить соответствующие департаменты о том, сколько времени потребуется для того, чтобы наладить надежный мост с районом Барилоче, где следует, по словам Риктера, строить штуку; каковы будут затраты, какие фирмы могут сделать эту работу в кратчайший срок и самым надежным образом, и, наконец, попросил предоставить ему проект широкой дезинформации для того, чтобы никто в мире не узнал о том, что задумано осуществить им, Хуаном Пероном, во имя того, чтобы сделать испанскоговорящие народы — как они того и заслуживают — самой могущественной нацией мира, отобрав пальму первенства у янки, а о русских и говорить нечего — им не под силу создать бомбу, страна лежит в руинах, да и уровень техники не тот, азиаты…
И лишь по прошествии долгих шестидесяти трех дней, ушедших на обсуждение его предложения, Риктер был приглашен на встречу с Гутиересом — для делового, вполне предметного разговора.
Как и в первый раз, Риктер поначалу мучительно потел от волнения и временами терял голос (впрочем, после двух недель ожидания прагматичный немецкий ум, не умеющий жить в состоянии бездействия, заставил его заняться бизнесом; Мануэль нашел десяток студентов из хороших семей, которые должны были сдавать выпускные экзамены, платили вполне сносно, мозг отдыхал во время занятий, мучение начиналось вечером, когда он начинал думать о том, отчего же молчат аргентинцы).
Гутиерес был еще более обходителен; молчаливый шофер, привезший их в маленький особнячок на одной из тихих улиц, сварил кофе, сервировал стол и вышел в сад, чтобы не мешать беседе; поначалу полковник расспрашивал Риктера об обстоятельствах, при которых ему довелось столкнуться с тайной атомного проекта рейха, внимательно выслушивал ответы, которые казались ему чересчур логичными, отрепетированными заранее, чтобы быть правдой, не перебивал, согласно кивал головою, сокрушался, когда Риктер рассказывал о некомпетентности людей из вермахта и штаба люфтваффе, успокоил, таким образом, собеседника, позволил ему расслабиться, а потом сказал:
— Сейчас как раз то время, когда до закрытия банков осталось сорок минут. Садитесь-ка в машину и езжайте туда, где вы храните документацию. Когда вернетесь, мы продолжим разговор в присутствии третьего человека.
— Но вы же не сказали, — враз осевшим голосом ответил Риктер, — приняты ли мои условия?
— Приняты. Вы будете назначены научным консультантом проекта, тысяча долларов в месяц, бесплатный дом, обслуживание, полеты и поездки за наш счет.
— И все?!
— Вы считаете, что этого мало? Может быть. Вообще-то мы вправе вам ничего не предлагать, а выдать вас американцам, пусть те платят больше, хотя, мне кажется, они ничего не платят в своих тюрьмах нацистским преступникам…
Этого было достаточно. Гутиерес произнес именно те слова, которых так страшился Риктер.
Поднявшись, он жалостливо спросил:
— Но ведь я перестану быть вам нужным, когда передам документацию?..
— Отнюдь. Вы знаете механизм. Таких людей у нас больше нет. Следовательно, мы в вас заинтересованы. Да и потом, мы исповедуем законы благородства, как-никак вы живете в Аргентине, а не где-либо… Здесь могут убить, но не обманывают, это мелко…
В девять вечера, после того как профессор Умберто Дейва кончил исследовать документы, после того как он обсудил с Риктером основные узлы дела, Гутиерес, не произнесший ни единого слова за все время дискуссии, подвинулся к немцу и спросил:
— А кто поможет нам восстановить пробелы, которые столь очевидны? Профессор Дейва правильно сказал: здесь все прекрасно за исключением того, что отсутствует описание метода гидролиза и нет расчетов максимальных температур. Как же вы намерены сделать бомбу в максимально короткий срок, если у нас нет двух важнейших компонентов идеи?
— Я не успел довести до конца свои исследования… Полагаю, можно привлечь экспериментаторов, — ответил Риктер, — которые предложат свои схемы, в конечном счете я не против соавторства.
Гутиерес обернулся к Дейве:
— Но ведь любой ученый поймет, зачем нужна подобного рода разработка?
— Бесспорно, — ответил профессор.
— Значит, — Гутиерес посмотрел на Риктера, — всем станет известно, что мы намереваемся делать?
— Этих ученых можно изолировать, — сказал Риктер. — В конце концов речь идет о каком-то годе, от силы двух…
— Здесь не рейх, — отрезал Гутиерес. — Нам нравилось многое из того, что происходило у вас на родине, но нам было не по душе то, что подданные переставали быть сеньорами, Риктер, нам нравится быть сеньорами, видите ли…
