— Я забыла вычистить компьютер от разного мусора.
Неудобно… Там с «рабочего стола» надо выкинуть несколько папок… Да это
секундное дело, мы успеем.
— Как скажете, Ильинишна…
Слава остановил машину на углу у «Гастронома».
Я вышла и торопливо приблизилась к воротам детского садика.
В полной тьме горело только окно охранника на первом этаже. В нем маячила
голова Эдмона, — выходит, дежурил сегодня он. Я нажала кнопку звонка.
— Кто это? — спросил он грозным окриком ночного
стража.
— Эдмон, это я… — торопливо ответила я в микрофон на
иврите, полагая, что в темноте он мог меня не узнать. — Мне нужно к себе
на минуту…
— Я не могу пустить тебя, — сказал он, помолчав…
— Ты что, спятил? — осведомилась я, закипая от
бешенства.
— Это приказ Шаи… Каденция вашей коллегии сегодня
окончена… Мало ли… В случае чего…
— До двенадцати осталось два часа! — отчеканила
я. — И эти два часа — я еще синдик!
Эдмон молчал, видимо, колебался… Он всегда пасовал перед
непреложной логикой факта.
— Да, ты права… — наконец сказал он, — до
двенадцати ты еще синдик…
Я пробежала пустыми коридорами детского садика, поднялась на
второй этаж, вошла в свой кабинет, уселась за стол… Глухая ночная тишина объяла
меня, заложила уши, повязала немотой…
Завтра утром сюда, в мой… в свой кабинет должен впервые
войти новый глава департамента Фенечек-Тусовок. Он должен открыть чистую
страницу деятельности Синдиката в России.
Я включила компьютер, мысленно облачилась в броню, передо
мной всплыло поле экрана со знакомой ратью призраков, — и бросилась на их
уничтожение.
Первым делом я выкинула все виртуальные конгрессы Гройса,
все немыслимые проекты, все миражи, все дурманящие зазывки, все алчные притязания,
все наглые требования и корыстные надежды…
Я уничтожала призраков, три года грызущих мой мозг, сосущих
душу, выпивающих силу… Я сражалась в ночи, как библейский Иаков, избавляя моего
беззащитного пока товарища от этого муторного наследства. А там уж — пусть
набирается мужества, пусть борется сам, пусть противостоит, обороняется,
выдвигает встречную свою рать…
Наконец я споткнулась, — как Иаков, с поврежденной
жилой: на экране осталась одна единственная папка. Называлась она azarya и
хранила десятки писем, адресованных мне, лично мне.
Их необходимо было уничтожить.
Но я медлила, не решаясь направить стрелу и спустить ее с
тетивы.
Наугад открыла одно из писем, полученное с полгода назад.
Было оно спокойным по тону, даже элегичным:
«…С годами жизнь отнимает у человека главное — предвкушение.
Предвкушение любви, предвкушение богатства, предвкушение удачи, предвкушение
славы… Она отнимает тот счастливый озноб, пугливое сердцебиение,
мучительно-сладкое преодоление мига, часа, дня — на пути к предвкушаемому… Нет,
Господь милосерден, у человека и в старости могут быть свои подарки. Он и в
старости может быть счастлив, богат, удачлив… И ему дается, дается с годами
многое из того, о чем он мечтал… Господь отнимает только одно… И если ты
спросишь меня — что есть молодость, я отвечу тебе: сладостное и безбрежное
предвкушение…»
Слышно было, как от «Гастронома» просигналил Слава… я сидела
здесь уже двадцать минут. Надо было спешить, а я все медлила, глядя в экран…
За три года у меня накопилось около сотни страниц его
страстных, сумбурных, скорбных, гневливых, желчных и нежных писем… Такие
разные, все они пронзительно длились на одинокой ноте, перекрывающей гомон
будничных звуков и голосов…
И меня озарило: торопясь, я стала открывать его письма одно
за другим, по датам, за все эти годы, — открывала их, открывала и
вытягивала в один файл, в один длинный свиток, похожий на те пергаментные
свитки из шкур не родившихся телят, что по-прежнему, как и тысячи лет назад,
распяливают и дубят, и высушивают, и вычищают круглыми ножами, и выглаживают, и
выбеливают мои упрямые соплеменники, чтобы затем вписать в них кристально
твердой рукою святые пророчества, послания в будущее — неизвестное, всегда
неблагодарное будущее, которое все-таки помнит и передает эти жестокие
пророчества дальше, не меняя ни буквы, выводя их на нежной телячьей коже
кристально твердой рукой…
Кристально твердой рукой я вытянула все его письма в одно,
отформатировала страницы, набрала на титуле:
«Послание Азарии, год — 5764»…
Вывела на экран…
Оставила компьютер включенным…
Бросила в аквариум щепотку сухого корма для мальков.
И — вышла из романа…
