И горло сжалось от безнадежной этой, обреченной любви.
Что это? Что это? Откуда это во мне, к чему, и когда все это
кончится?..»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Из Минска вернулась я вечером, и хоть очень устала, сразу
полезла под душ. Все-таки вода лечит, производит, как в старину
говорили, — умягчение злых сердец…
Потом долго сушила волосы, и крики поначалу не слышала из-за
ровного гудения фена… И только когда Борис заколотил в дверь ванной кулаком, я
испуганно выдернула штепсель из розетки.
— Мама!!! Выходи!!! — кричали они оба. —
Горим!!!
Я выскочила — в халате на голое тело, босая… Дверь на
лестничную клетку была распахнута, оттуда в квартиру валил едкий вонючий дым.
Борис набросил на меня плащ, я поймала ногами какие-то его сандалии, Ева
схватила бело-голубую тряпицу своего флага… Втроем мы скатились вниз по
лестнице, вылетели из подъезда. Там уже толпились соседи из всех подъездов,
стояла пожарная машина… — знакомая, в общем, картинка…
— Гос-ссподи!!! Кончится это когда-нибудь?! —
надрывно крикнула рядом со мною соседка с третьего этажа, та самая, с которой я
столкнулась в лифте в первые дни. Все мы стояли, в чем придется. Дочь,
обернутая в свой штопанный израильский флаг, тряслась мелкой дрожью рядом…
— Вон он!!! Во-о-он!
— Где?! — вскрикнуло несколько голосов.
— Где?! Где?!
— Да вон побежал, вон, за углом!
Несколько мужчин бросились куда-то за угол, где рядом с
клиникой «Дента-вита-престиж» всегда стояло множество машин… Но вскоре
вернулись ни с чем… Мерзкий мальчонка опять улизнул…
Часа через полтора нам позволили войти в дом. На месте лифта
зияла черная дыра, прогорела насквозь вся шахта. Я дрожала от холода и явно уже
простудилась, — иначе меня невозможно было бы загнать в эту смердящую
душегубку. Измазанные летающей в подъезде гарью, мы поднялись к себе, раскрыли
все окна и двери…
Зазвонил телефон.
— Возьми трубку! — крикнула я дочери из
ванной. — Только глянь на определитель.
— Мама, тебя…
Я подошла. Это был певец из Нью-Йорка, Фима Долгинцев,
исполнитель идишских песен, он должен был на днях выступать в Москве на нашем
концерте, посвященном еврейскому Новому году.
— Миленькая… дорогая… — проговорил он каким-то
странным, насморочным голосом. — Вы понимаете, что я не смогу вылететь…
— А что случилось, Фима?! — воскликнула я. —
Вы заболели?
— А вы разве еще не знаете? — спросил он, словно в
обмороке. — Включите телевизор. — И повесил трубку.
Я включила телевизор и попала на кадры одного из тех тупых
боевиков, снимаемых в студиях на макетах, которыми уже объелись даже подростки:
в башню небоскреба на полном ходу врезался самолет и пробуравливал ее насквозь,
так что от башни, как от торта, отваливался аппетитный кусок и валился вниз с
хвостом чернобурки… Я принялась скакать по каналам, пытаясь хоть где-то поймать
новостную передачу. Но повсюду почему-то гоняли именно этот идиотский боевик…
Когда-нибудь они доиграются со своими апокалиптическими
компьютерными съемками, раздражаясь, подумала я, они научат кого надо — что
делать с цивилизацией…
…пока наконец не поняла, что это и есть — новости. Новости
нашей несчастной безумной эры. Новости нашей цивилизации.
Я завопила. Прибежали мои…
Мы стояли рядышком перед телевизором, я — босая, в халате, с
феном в руке, дочь — завернувшись в истрепанный мятый флаг истрепанной мятой
своей страны, — не в состоянии хотя бы сесть; стояли, как новобранцы,
которым командир не дает команду «вольно!», стояли, и молча смотрели, как все
падал и падал кусок башни, валился набок, заваливался, дымился и горел, как в
бок ее вонзался смертельным перышком самолетик, и вновь все падало, дымилось,
горело… как взбесившийся Программист все множил и множил файлы этой зловонной
разлагающейся туши, — нашей Великой цивилизации…
Зазвонил телефон, мы наперегонки бросились к трубке, не
глядя на определитель. Я успела схватить ее первой.
Это был Ревердатто. Почему-то он пел — довольно чистым и
даже приятным голосом какую-то мелодию неуловимо-сталинского пошива… Я страстно
его обматерила, он закудахтал и стал изображать горлом что-то рокочущее. Я
бросила трубку.
— Узнаешь, что он пел? — спросил Борис, который
стоял рядом и слышал громкое пение нашего шизофреника.
— Что-то знакомое…
— Ну, как же! — мрачно усмехнулся мой муж. —
Песня-то известная, историческая… «А вместо сердца — пламенный мотор!»
…Я поплелась к компьютеру, потыкалась, как слепой котенок,
«мышкой» в почтовую программу, обреченно увидела на строке знакомое имя. Что,
что на этот раз отыщешь ты в наших провидческих книгах, мой вопящий пророк с
белыми от ужаса глазами?
«…но сказал: чахну я, чахну я, горе мне! Изменники изменяют
и изменнически поступают изменники. Ужас и яма, и тенета на тебя, житель земли!
И будет, бегущий от крика ужасного упадет в яму, а выбравшийся из ямы будет
пойман в тенета, ибо окна в вышине раскрылись и колеблются основы земли.
Сокрушена будет земля, разбита будет земля вдребезги, содрогнется земля!
Зашатается земля, как пьяный, и затрясется, как шалаш, и отяготит ее грех ее, и
падет она…»
Я встала и поплелась в спальню… Рухнула в постель, завалила
голову подушкой…
…и звала, звала к себе свое море… свои базальтовые плиты под
прозрачной зеленоватой водой… свою финиковую пальму, встряхивающую гривой,
будто она плыла мне навстречу… вставала над водой и снова уходила под воду, и
все стремилась укрыться в толще воды, нырнуть поглубже, спрятаться от этого
мира… Она всплывала… погружалась… всплывала… погружалась…
Всплывала и погружалась под воду…
Часть третья
«Христианский бог — еврей,
В его голосе звучат слезы
Мусульманский бог — еврей,
Кочевник с голосом хриплым.
И только еврейский бог — не еврей…
…Он родом из будущего, из абсолюта,
Абстрактный бог, не идол, не дерево и не камень»
Иегуда Амихай
«Все слова утомляют»
«Екклесиаст», 1:8
Глава 27. Наши монастырские новости
В начале октября разразился скандал в одной из крупных
страховых компаний, работающих с Синдикатом последние лет сорок.
Медицинская страховка возмещала синдикам расходы на
поддержание пошатнувшегося здоровья. Кроме, разумеется, лечения зубов — резцов,
клыков, вставных челюстей и прочего черепного антуража — клац-клац! Но синдики
выходили и из этого положения — клац-клац! («А для чего у тебя такие большие зубы?»
— «Для страховой компании, малышка, клац-клац!!!»)
