— Я ничего не понимаю, — сказала ей Марина. —
Где толпы фанатиков, где истеричные старухи, бывшие первоклассницы, прыгающие
через арыки ради Робертино? Почем, вообще, концерт?
Та помедлила и сказала:
— Цены разные… от ста на галерке до…
— Вот и налейте два по сто, — дружелюбно перебила
ее Марина.
Мы спустились в гардероб, сдали пальто, и я взяла бинокль,
страшно волнуясь. Я не помнила лица Робертино Лоретти и не представляла себе,
как может сейчас выглядеть кумир моего детства. В моих ушах звучал только
небесный голос итальянского ангела, пропитанный запахами ташкентского лета.
Мы вошли в пустой, практически, зал, сели в партер, где
несколькими группками сидели немолодые поклонники «итальянского чуда», и стали
ждать начала концерта…
Но его все не начинали. Очевидно, незадачливые организаторы
поджидали еще пяток-другой народу. Время от времени мы принимались
неубедительно хлопать.
Наконец вышла дама с картонным «адресом», раскрыла его,
стала читать про легендарное имя Робертино Лоретти, про его всеобъемлющую
славу, про то, как замер в тревоге весь мир, когда стал ломаться голос
гениального мальчика, и как спустя время этот голос возродился настоящим
итальянским бельканто… Далее она распевно повествовала — с каким оглушительным
успехом концертирует маэстро по всему миру. Горстка публики покорно ждала
выхода певца. Дама захлопнула «адрес» и ушагала со сцены. Наступила тишина…
Публика ждала…
И наконец на сцену выбежал, подрагивая ляжками, толстенький
господин, похожий на хозяина пиццерии. Я нащупала бинокль и обреченно
приблизила его к глазам. Ничем не напоминал он певца — в сером будничном
костюме, полосатой рубашке с отложным воротником, ремнем под круглым животиком…
Грянула «фанера», певец дунул в микрофон и запел… Все
переглянулись. Звука не было. Продолжая петь, он показал на ухо, покачал
головой, делая знаки кому-то за кулисами, что ай-яй-яй, микрофон не в порядке…
— Смотри, не свались в свой арык, — сказала
Марина, не поворачивая головы…
Никогда, пожалуй, мне не было столь ясно, что этот вечер уже
существовал у кого-то в воображении, что его сочинили, подготовили, выстроили с
какой-то дьявольской иронией и тщанием, любуясь созданной ситуацией, еще и еще
подбавляя деталей: — а вот тут маленько, а вот, сбоку чуток…
…В паузах он откашливался в сторону, а в перерывах между
песнями заигрывал с публикой, выстреливая заученными шутками. Переводила его
речь немолодая женщина в платье с какими-то сельскими оборочками на груди и
рукавах.
Было страшно и непонятно, — зачем все это, зачем он
вышел петь.
— Наверное, он очень беден, — сказала Марина… —
похоже, у него даже нет концертного костюма…
Иногда мы переглядывались в темноте, особенно когда
милосердная российская публика хлопала и кричала «браво» после песен.
Господи, главное, чтоб не запел он «Сайта Лючию»!..
Все свое сознательное детство я мечтала солировать с этой
песней в хоре районной муз.школы. Более того: засыпая на раскладушке, в папиной
мастерской, я каждый вечер представляла себе, как пою эту песню — в театре!
Но руководитель нашего хора Алевтина Борисовна говорила:
— «Нет-нет, это партия для первого сопрано, а у тебя —
надежное второе».
— А сейчас! Робертино! Споет любимую всеми народами
песню «Санта Лючия»! — объявила переводчица с сельскими оборочками.
Он запел, показывая залу, чтобы все подпевали…
— Пошли, — сказала я. Сердце мое обливалось
кровью. Кто-то жестокий поставил нас в угол за невыполнение какого-то очень
важного урока… Мы шли по проходу между рядами, на сцене маленький пухлый
человечек дирижировал вразнобой мычащей публикой… Знойный Ташкент всеми,
открытыми по-летнему, окнами моего детства дышал мне в спину глубоким голосом ангела,
выводящего «Са-ан-та-а-лю-у-чи-ийа»…
…Напоследок мы заскочили в туалет, неожиданно просторный и
гулкий.
— Акустика-то здесь, а? — сказала Марина из
соседней кабинки. — Лучше, чем в зале… — И запела: — «Лод-ка — мо-я —
лег-ка, весла су-хи-и-е…»
— Как — «сухие»? — крикнула я. — Весла —
сухие?!
— А какие? — доверчиво спросила она из-за стенки.
— Весла — большие! «Ло-одка моя легка, весла
бо-оль-ши-ие»…
Мое надежное второе сопрано, отзываясь от кафельных стен,
зазвучало глубоко и полно, осуществляя, наконец, мою давнюю мечту: я пела
«Санта Лючию» — в театре!
Мы одновременно спустили воду и дружным дуэтом закончили:
«Са-анта-а-Люу-учи-и-я, Сан-та Лючи-ия!!!»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Глава 29. «…и приобщитесь к дщерям израилевым…»
К очередной Хануке мы с моими ребятами затеяли грандиозное
действо: исполнение в зале Чайковского оратории Генделя «Иуда Маккавей». Один
из моих друзей добыл в Иерусалиме редкие эти ноты — на английском. Я заказала
перевод текста на русский язык и самолично отредактировала его за две ночи.
Один из лучших в России камерных оркестров, с солистами из
Большого, под управлением молодого и уже знаменитого дирижера должны были
исполнять эту жемчужину классической музыки, посвященную победе горстки
еврейских повстанцев против отлично вооруженной армии греко-сирийских
захватчиков… Время действия — период Второго Храма. Одна из сакральных и
неумирающих тем нашей таинственной истории.
— А кому адресовано это мероприятие? — задала на
совещании департамента свой извечный вопрос Рома Жмудяк, которую я осмелилась
попросить направить приглашения посольствам и VIP-персонам…
И как всегда, я ответила:
— Вам! Лично вам, Рома… как ценителю классической
музыки.
— Но Посольство уже привозило сюда какой-то оркестр
пару лет назад с чем-то подобным… Они могут взвиться и потребовать, чтобы Посол
сказал два приветственных…
Я взвилась и потребовала, чтобы мне не морочили голову с
этими дип.мудаками… Тогда Рома сказала, что никак сегодня не сможет никого
обзвонить, потому что на даче у нее прорвало батарею, а Гройс как раз должен
улетать на Гавайи для организации нового межконфессионального Конгресса, и его
надо простирнуть, погладить и собрать…
На другое утро в моем кабинете раздался звонок, и
вкрадчиво-укоризненный голос Рамиреса, виясь, как локон вкруг моего уха,
сообщил мнение Посла: мы обязаны на программке концерта указать, что впервые
это выдающееся произведение Генделя было, хотя и частично, исполнено под эгидой
Посольства… Кроме того, Посол хочет выступить перед концертом с приветственным
словом на две…
Я сухо отвечала, что мы собираемся исполнить ораторию
пол-ность-ю, а не какой-нибудь нарезкой, так что не обязаны вспоминать — кто,
когда и где пропел арию трем пенсам, пускающим слюни на живот… И кроме того, у
нас есть собственный начальник, который горазд выступить с приветственным
словом перед кем хотите, поскольку и сам до известной степени является — не
побоимся этого слова — Маккавеем, а именно, — израильским воином.
