— А я чего-то не пойму, товарищ Костенко, зачем вам это? Не пойму я, какое это отношение имеет к тем камешкам, которые вы мне показывали?
— Камни пропали с вашей фабрики, не так ли?
— Точно так.
— Вот нас и интересует все относящееся к вашей фабрике: если, как вы утверждаете, из складских помещений нельзя было похитить камни, если в хранилище имели доступ только проверенные люди, то мы теперь вынуждены пойти по всем линиям поиска. Вопрос понимаете?
— Чего ж его не понимать? Конечно, понимаю. Как же директору может быть неизвестна мощность станка? Если б я был белоручка какой или там ученый, а то я сам от станка.
— Что-то вы в лирику ударились, товарищ Пименов! — Костенко заставил себя улыбнуться. — Впервые это у нас с вами. Итак, производственные мощности станков вам были известны?
— Конечно.
— И вы знали производственные мощности всех тех новых станков, которые приходили на фабрику?
— Да, знал.
— Вы связывали производственные мощности новых станков с планами выпуска продукции?
— Этим занимался отдел.
— А вы?
— Я доверяю моим сотрудникам.
— Видите ли, — включился Романов, — эти вопросы не могут не волновать и меня, экономиста, особенно в связи с проводимой реформой. У нас часто руководители выпрашивают себе станки «с запасом». Но при этом такие руководители и план составляют «с запасом».
— Как же без этого! — Пименов ухмыльнулся. — Запас карман не тянет.
— Тогда я ничего не могу понять, товарищ Пименов. Учитывая все входящие показатели, производительность труда на вашей фабрике и в сопредельных с ней мастерских должна была увеличиться на шесть процентов. А увеличилась она всего на полтора процента. Как это объяснить?
— А кто эти шесть процентов вывел?
— Экономисты, — сказал Романов. — Проверили на ЭВМ.
— Вот когда нас ЭВМами снабдят, и мы так будем считать. А пока мы на счетах расклад ведем, и это не только на моей фабрике — стоит вон «Правду» открыть, — все время об ЭВМ вопрос поднимают!
— Тут вы правы, — согласился Романов, — это общая беда, спору нет.
— Вот вы бы, экономисты, нам и помогли. Мы проезд оплатим, и дом для приезжих у нас великолепный, приехали бы к нам на месяц-другой, научили бы уму-разуму.
— У меня еще один вопрос, — перебил Костенко, — новые станки к вам стали прибывать три года назад, а план реконструкции вы когда сделали?
— Хороший хозяин всегда загодя готовится, товарищ Костенко.
— Значит, три года назад у вас уже был готов план реконструкции?
— А как же! Конечно.
— Можно будет с ним ознакомиться?
— Он в голове у нас был, этот план, в голове, товарищ Костенко.
— Тогда неясно, на каком же основании вам отпускали уникальные станки? Разве под мысли, даже самые интересные, у нас станки отпускают?
Романов поправил:
— Выделяют, Владислав Николаевич. Про станки говорят «выделяют». Отпускают розничный товар. Фондовый товар выделяют после соответствующего решения плановых организаций.
Костенко был убежден, что Пименов давно ждал вопроса о том, кто выделял ему станки, и загодя приготовил ответ. Поэтому Костенко решил нанести неожиданный удар:
— А что с Налбандовым?
— Чего?
«Оп! Вот он и дрогнул. Растерялся, передовой директор. Значит, я верно шел. И дальше надо будет идти по двум направлениям. И он выведет меня и на Налбандова, и на проскуряковскую смерть, — подумал Костенко, доставая сигарету. — Так и пойдем с ним».
— Владислав Николаевич, — пропел Романов. — Если вы позволите, я пойду, у меня совещание назначено.
— Да, да, благодарю вас, Василий Силыч.
«А чего ж ты кандидату наук пропуск не отмечаешь? — подумал Пименов, посмотрев вслед Романову. — Все. Обложили, бесы».
— Пропуск у секретаря отметьте, — сказал Костенко.
— Я помню, — ответил Романов и вышел.
«Или паникую? Может, паникую? Может, не обложили? Может, этот длинный черт и вправду кандидат?»
— Так вот, я Налбандовым интересовался.
— Да, да, понимаю. А что вас интересует? Работник он хороший. Передовик.
— Нет, я интересуюсь, где он сейчас?
— Болен. Поехал в командировку и заболел. — Пименов чуть улыбнулся. — Я-то думаю, он сердцем заболел. Влюбчивый он.
— Вы его не навещали?
— Где?
— А он где сейчас?
— А я не знаю.
— Давно болен?
— Да уж с неделю.
— А кто его замещает на фабрике?
— Этот, как его… Афонин. Отставник, серьезный товарищ. Вы что, на Афонина думаете? Нет, кремень, а не человек, честнейший партиец.
— Вы его в прошлый раз не назвали.
Зазвонил телефон.
— Костенко слушает.
— Слава, — пропел Романов, — ты трубочку прижми к уху, мил человек, прижми. Интересный у тебя сегодня клиент, Слава. За ним — большое дело стоит. Я тут копии экспертизы еще раз поглядел. Пименов-то покойного Проскурякова, видно, крепко за кадык держал. Ты бы попросил ваших ребят поспрошать в главке о покойничке. У них сговор был, Слава. Да, да, входите, Иван Гаврилович. Ну, до свидания, дорогой, ко мне, вишь ли ты, тоже гость пожаловал.
— Скажите, товарищ Пименов, — положив трубку, неторопливо продолжал Костенко, — как же так — столько времени Налбандова нет, а у вас никто даже о человеке не побеспокоится?
— Так молодой он, товарищ Костенко, у кого такого не бывало.
— Что, прекрасная полячка?
— У него? Полячка? — Пименов подался вперед. — Иностранка?
— Вы вообще-то хорошо Налбандова знали?
— Неплохо.
— А почему ни разу меня о нем не спросили?
— Я? А почему я должен вас спрашивать?
— Товарищ Пименов, вам ведь не случайный прохожий предъявлял фотографию Налбандова на опознание, а сотрудник милиции. Предлагали вам его опознать по фотографии?
— Предлагали.
— И вы даже после этого не обеспокоились его судьбой?
— А я и не думал, что у него полячка какая.
— Нет у него полячки, у Лжедмитрия была, — сказал Костенко и положил перед Пименовым паспорт Урушадзе с фотокарточкой Налбандова. — По чужим документам жил в Москве ваш технический контроль.
— Неужели он? Неужели, подлец, расхищал добро? — спросил Пименов и неуверенно посмотрел на Костенко, стараясь угадать по его глазам, чего ждать дальше.
