– Знаешь, Стасюню, по-моему, ты ей нравишься, – сказала как-то пани Изабелла, в который раз поражая сына своей проницательностью. – Неудивительно, такий файный млоды чловек, кажда кобьета мяла бы за щенсьце…
[4]
– Да ладно вам, мама… – перебил ее смущенный пан Станислав.
* * *
Пани Изабелла умерла через два месяца после знакомства с «советкой». Ушла тихо и деликатно, как умирают божьи избранники – просто однажды утром не проснулась. Осиротевший пан Станислав, несколько соседей и ксендз собрались на старом кладбище проводить пани Изабеллу в последний путь. День был мрачный и ненастный. С утра не прекращался мокрый снег с дождем и дул пронизывающий ветер. Типичная погода для западноевропейской зимы. Они стояли, укрываясь зонтиками от ненастья, среди города мертвых с его домиками-усыпальницами, с печальными позеленевшими ангелочками когда-то белого мрамора, решетками ажурного литья и урнами с осыпавшимися каменными цветами.
Вернувшись домой, пан Станислав налил себе стопку самогона – сизо-голубого вонючего бимбера, подпер щеку рукой и задумался о том, как жить дальше. Горе его было неподдельным – он любил пани Изабеллу и был примерным сыном, но где-то глубоко внутри тем не менее зрела крамольная мысль о том, что смерть матери освободила его от тяжкой повинности ухаживать за властной и капризной больной и что смерть эта стала в большей степени знаком новых времен, чем красный флаг на ратуше и солдаты в чужих мундирах, марширующие по городским улицам. Былое ушло безвозвратно. И, значит, надо жить дальше и приспосабливаться к новым условиям.
Такие вот философские мысли теснились в нетрезвой голове пана Станислава, когда раздался стук в дверь. Он решил, что пришли от «лесных братьев», но ошибся. Это была Алла Михайловна в новом элегантном темно-синем пальто с высокими подложенными плечами и синей же велюровой шляпе с широкими полями, чужая, красивая, непохожая на себя. С накрашенными губами. Пан Станислав даже не узнал ее сначала. На лице его проступило восхищение. Он отступил в сторону, пропуская Аллу Михайловну. «Это для пани Изабеллы», – сказала она, протягивая коробку с печеньем. Пан Станислав закрыл лицо руками…
В тот же вечер они стали любовниками. Влечение вспыхнуло в них как пожар. Пан Станислав, привыкший подчиняться матери, с готовностью принял лидерство новой подруги, испытывая глубокое уважение представителя буржуазного общества к ее неженской профессии, для которой нужно много и долго учиться.
Через некоторое время начмед пригласил Аллу Михайловну на беседу и по-мужски прямо сказал ей все, что он думает о ее романе с местным жителем. Алла Михайловна так же прямо и по-мужски ответила, что она думает о нем самом и таких мужиках, как он. Слава богу, она уже знала разницу. И подала рапорт об увольнении.
Они уехали с Западной Украины спустя полтора месяца, посетив перед отъездом могилку пани Изабеллы. Положили цветы и задумались о бренности жизни. Алла Михайловна деликатно отошла. Спустя некоторое время пан Станислав, с покрасневшими глазами, присоединился к ней, и они неторопливо пошли по мощеной кладбищенской аллее к выходу. В душе пана Станислава звучала сладко-горькая скрипичная мелодия полонеза Огинского, который на самом деле называется «Прощание с родиной».
Судьба посторонилась и пропустила их вперед…
Они поселились в родном городе Аллы Михайловны, который стоял на спокойной, плавно текущей реке, еще недавно судоходной, а теперь обмелевшей. Алла Михайловна поступила в городскую больницу хирургом, а пан Станислав, перекрестившись в Станислава Семеновича, за что мысленно не раз просил прощения у покойного отца, устроился провизором в пятую районную аптеку, что находилась недалеко от их дома. И стали жить они поживать, тихо и безмятежно, и добра наживать.
Кто-то мог бы подумать, что пан Станислав был обыкновенным подкаблучником, но это не совсем так. Конечно, Алла Михайловна, будучи женщиной решительной, громогласной и рубящей сплеча, являлась лидером в семейном коллективе. Рядом с ней пан Станислав действительно выглядел подкаблучником. Знакомые называли его «военным трофеем» Аллы Михайловны.
Но… Всегда существует «но», не правда ли? Алла обожала мужа и дико ревновала и в то же время прекрасно понимала, что, несмотря на мягкость и деликатность, пан Станислав обладает характером, убеждениями и моралью, переступать через которые он не станет ни за какие блага. Выслушав, например, рассказ жены об очередном конфликте в отделении, где Алла Михайловна пыталась насадить военный порядок и дисциплину, и ее сетования на бардак, царящий на гражданке, он мягко и доходчиво раскладывал конфликт на составные части, а составные части по полочкам – кто прав, кто виноват и кому вообще следовало бы промолчать, а если не промолчать, то какими именно словами выразить свой упрек.
– Подумаешь, – говорила Алла Михайловна, внутренне соглашаясь с доводами мужа, но не желая быстро сдаваться, – нежные какие – не так сказала! Переживут! Мы и не такое переживали на фронте…
Через несколько лет Аллу Михайловну назначили заведующей хирургическим отделением, а затем и главврачом больницы. Ушло несколько недовольных и нерадивых, рассыпая проклятия в адрес бой-бабы и стервы, но ядро коллектива осталось. Областная больница стала образцом для подражания: специалисты прекрасные, взяток не берут, блата не признают, словом, демократия в действии. Но и Алла Михайловна, как львица, отстаивала свой коллектив, выбивая квартиры молодым специалистам, и даже переманила уролога и хирурга из районной больницы, а потом отбивалась от жалоб, аргументируя содеянное тем, что «это вам не крепостное право» и «людям надо создавать условия». И никто не догадывался, что была в том заслуга пана Станислава, которому удавалось без особых усилий смягчать норов супруги.
Алла Михайловна ревновала мужа к посетительницам аптеки, к соседкам, которые забегали к милейшему Станиславу Семеновичу за советом косметического толка, ибо вскоре он стал известным в городе травником и косметологом, делал питательные и увлажняющие кремы с календулой, ромашкой, чередой и китайским лимонником, а его препараты от псориаза и себореи были чуть ли не единственными, которые действительно помогали, обладая вдобавок приятным запахом в отличие от патентованых средств. Начиная с мая и до поздней осени ранним утром в субботу и воскресенье уходил пан Станислав на охоту за растениями. Если кто-то думает, что собирать травы легче легкого – сорвал и запихнул в мешок, то он глубоко ошибается. Для всякого растения есть свой срок – период, когда оно накапливает наибольшее количество полезных веществ. Даже время дня для сбора имеет значение. Для одного это утро, для другого – закат, даже почвы, даже соседи и близость воды. Травоведение – это тонкая наука и религия одновременно, которая дается в руки людям спокойным, терпеливым и доброжелательным.
Алла Михайловна сопровождала мужа в лес сначала из-за подозрения его в тайных встречах с какой-нибудь молодой беспутной бабенкой, которая спит и видит, как отбить его у законной супруги. Потом втянулась и даже полюбила это дело. Ей открылся мир леса и луга с его голосами, запахами, мелким зверьем, птицами и насекомыми. Приятно было смотреть на эту пару немолодых уже людей в спортивных шароварах, ковбойках и кедах, в крымских белых войлочных шляпах с бахромой, с сумками через плечо, где лежал нехитрый завтрак. Пан Станислав знал лес наизусть, мог найти дорогу с закрытыми глазами и по шуму ветра в кроне дерева точно определить место, где они находились. Утомясь, они устраивались у ручья, быстрого болтливого торопыги со светлым песчаным дном и холодной родниковой водой. Лес стоял вокруг, живущий чистой правильной жизнью, без грязи, жадности и подлости мира людей. Оба молчали, и в их молчании были гармония взаимопонимания.
