Лелечка стояла на тротуаре, постепенно трезвея. Пустынная и почти не освещенная улица напоминала декорации к пьесе о Гражданской войне. Только развалин не было. Ночь оказалась прохладной и безлунной. Она поежилась в своем вечернем платье с открытыми плечами и спиной. «Бросил на улице раздетую, сволочь!» Она неторопливо пошла на своих высоченных каблуках в сторону площади. Вторично ей в голову пришла мысль, что она, пожалуй, погорячилась. Это от шампанского, она его на дух не переносит, и зачем только пила, дура? Это он нарочно, провокатор! «Ну, ничего, приползет!» – утешила опять себя, чувствуя растущее беспокойство. Цоканье ее каблуков далеко разносилось в тишине ночи. Она поднесла запястье к глазам – ого! Третий час! И такси, как назло, нет. Какое такси? А деньги? У нее с собой всего ничего. Ей вдруг пришло в голову, что ее могут ограбить – она стала торопливо расстегивать колье, серьги, стаскивать с пальцев кольца и запихивать драгоценности в сумочку. Подумав, вытащила все из нее и сунула за вырез платья в лифчик.
Шум мотора сзади, свет фар – она выпрямилась, резким взмахом головы отбросила назад волосы, завиляла бедрами и стала загребать ногами, как моделька на подиуме. «Ни за что не оглянусь, – решила она мстительно, чувствуя радость и облегчение. – Подонок! Вернулся все-таки!»
Машина затормозила, поравнявшись с ней, и незнакомый мужской голос произнес:
– Такси заказывали?
– Это такая шутка? – высокомерно бросила Лелечка, не оборачиваясь.
– Я не шучу! – ответил мужчина. – Куда же вы ночью одна? Говорите адрес!
Леля замедлила шаг, краем глаза окинула тачку – не иномарка и не новая, но в хорошем состоянии. Человек вышел из машины, обошел ее, открыл дверцу и сказал:
– Прошу!
Он, улыбаясь, смотрел на Лелечку. Приятный парень, на хама не похож и не нахал. Такой действительно возьмет и отвезет домой. Они оба были почти одного роста, Леля все же немного повыше. Он смотрел ей в глаза, а не за вырез платья. Аккуратно одетый, в красивом свитере и светлых брюках. Интересно, откуда это он почти в три утра, с работы, что ли? «Молочный поросенок» в ее табели о рангах. Все они животные. Стас, например, козел и жлоб; этот, по молодости, – молочный поросенок; Эдик – фотограф, который зовет ее замуж, – элитный баран; Максим Ивашкин, владелец «хот лайна» толстомордый, с крошечными глазками и бабьей задницей, – Хомчик. Орлов, львов, тигров и прочих благородных животных вокруг не наблюдалось. В жизни их не бывает вообще, они водятся только в американских боевиках.
Она уселась в машину, парень заботливо прикрыл ей колени пледом. Лелю сотрясала дрожь, только сейчас она поняла, как замерзла. В машине было тепло и приятно пахло.
– Хотите кофе? – спросил незнакомец.
– Хочу!
Она шарила глазами по пустой улице, надеясь, что вернется козел и жлоб и увидит, как ее увозит чужой мужик, но того все не было. Зубы ее выбивали дробь о край пластикового стакана – да что это с ней?
– Вас зовут Леля? – полувопросительно сказал вдруг парень. Она вздрогнула и резко повернулась к нему. Кофе выплеснулся ей на колени.
– Откуда вы знаете? – Ей стало не по себе. Она всматривалась в его лицо, по которому скользили красно-зеленые рекламные огни. Он не отрывал глаз от дороги.
– Вы работали с Наташей Кругловой, я ее знал. Она однажды познакомила нас в ресторане. Не помните?
– Наташка Круглова? – У Лели отлегло от сердца. – Не помню. Сто лет ее не видела. Говорят, после смерти мужа она подалась за границу. Это правда?
– Правда. В Париж.
– Ну, и как ей там? На жизнь зарабатывает? Мы с девочками недавно вспоминали – из тех, кто начинал с Хомчиком – это наш менеджер, Максюля Ивашкин, – остались только я и Вика Никольская. Наташка в Париже; Зойка слиняла в неизвестном направлении, хвасталась, что ее берут певичкой в ночной бар чуть ли не в Берлин; Динка, выдра, тоже свалила – и никому ни словечка. Одни мы с Викой остались в дерьме и со жлобами. Ну, у Вики вроде жених наметился, из Франции. Французы наших баб любят. Встретится там с Наташкой. У вас ее адреса нет случайно?
– Есть где-то.
– У Наташки характер легкий, решения принимает с ходу, не то что я. Перелетная птица!
– Перелетная птица?
– Ну! Говорила всегда: «Птица в полете! Расправлю крылья – и вперед, заре навтречу! Ничто нигде меня не держит».
– Как дикий гусь?
– Как дикий лебедь! Ты-то откуда знаешь? Я и забыла уже. Точно, дикий лебедь!
– Делилась.
– Найдешь адрес, ладно? Свалить бы отсюда – и горя не знать. За границей все по-другому, там и культура, и совсем другие отношения, там женщина с головой всегда устроится. А здесь что? Если бы ты только знал, как мне моя работа осто…ела! – Леля закинула ногу на ногу, плед сполз, высоко обнажив бедра. Она чувствовала себя совсем свободно. Достала сигареты. – Слушай, а ты один живешь? Домой не хочется, – сказала она просто.
– Хотите за город?
– Давай!
Мелькнула невнятная мысль, что Стас вернется, а ее нет, он бросится к ней на квартиру – а ее и там нет. Пусть побегает, жмот! Она сдержала смешок и покосилась на парня. «А он ничего, – подумала она, – молочный поросеночек… Руки красивые, не то что у Стаса… лапы». Она уселась поудобнее, юбка задралась почти до пупа, но она не стала ее поправлять, облизнула губы и положила руку на колено парня. С удовлетворением отметила, как он выпрямился и застыл, по-прежнему не отрывая глаз от дороги.
* * *
…Он проснулся, словно от толчка. Слабый серый свет заполнял пространство вокруг и сгущался по углам. Свет был не однородной субстанцией, а дрожащим неверным маревом. Он даже звучал тонко и нежно, звук напоминал свист тонкой струи воздуха. На краю его постели сидела женщина.
– Наташа! – выдохнул он. – Наталечка!
Женщина повернула голову на его голос, смотрела печально черными провалами глаз сквозь пряди длинных светлых волос.
– Мне холодно, – прошептала она, обхватывая себя руками. – Если бы ты только знал, как мне холодно… Смотри, что случилось с моими руками, – она протянула к нему ладони, и он почувствовал, как жесткие ледяные пальцы прикоснулись к его лицу. Ему до слез жаль женщину, и он подносит ее ледяную ладонь к губам в тщетной попытке согреть. – Холодно и одиноко, – жалуется она. Ледяные пальцы касаются его шеи, смыкаются на ней, ему нечем дышать… Он в ужасе отрывает от себя руки женщины… Пальцы с хрустом ломаются и сыплются ему на грудь. – Я люблю тебя, – бормочет она, – тебя одного, на всю жизнь… на всю жизнь… до самой смерти… уже скоро встреча… совсем скоро… нужно только остановить сердце, оно такое живое и горячее… – Ледяные пальцы протыкают ему грудь, добираются до сердца и сжимают его сильней и сильней. Он чувствует дикую боль, такая тоска наваливается, что останавливается дыхание, глазам больно от слез…
– Не надо! – вырывается у него вопль-рыдание. Он с ужасом смотрит на белый костяной кулак с зажатым в нем сердцем… на красные струйки… хватает себя за грудь – там пустота!
