…Мужчина нагнулся над девушкой. Ему показалось, что она умерла. Инга, почувствовав его дыхание, открыла глаза. Она смотрела ему в лицо заторможенным и безразличным взглядом. Страх, казалось, вытравил в ней все человеческое. Она ничем не напоминала ту красивую самоуверенную девушку, которую он знал. Вася протянул руку, блеснуло тонкое лезвие ножа. Инга, не издав ни звука, подобрала колени и закрыла глаза.
– Не бойтесь, – сказал Вася, – я хочу разрезать веревки. Только и всего. Не бойтесь. Пожалуйста, протяните руки…
Он медленно и раздельно выговаривал слова, стараясь успокоить ее интонацией. Она впилась взглядом в его шевелящиеся губы, не веря ему и пытаясь уловить тайный смысл в его словах. Он перерезал веревки на ее запястьях и щиколотках, помог подняться. Ингу качнуло, и она ударилась плечом о стену. Замерла, пережидая приступ тошноты, чувствуя холод грубо оштукатуренной стены. Голова кружилась, ноги едва держали ее…
– Пойдемте, – предложил Вася, дотрагиваясь до ее локтя. – Осторожнее, здесь три ступеньки.
Они поднялись по ступенькам, она – впереди, он – сзади. В комнате горела неяркая лампочка без абажура, бросая жидкий свет на старую грязную мебель – стол, диван, пару стульев, на давно не метенный пол и серые занавески на окнах. Вася придвинул стул, Инга села. Облизнула пересохшие губы. Бросила взгляд в сторону окна. Там был день. Сколько же она здесь? Посмотрела на дверь.
– Не заперто, – сказал Вася. – Можете уйти. Хотите кофе? Или чаю?
Инга помотала головой, потерла рукой лоб.
– Я хочу умыться, – сказала она, вспомнив. – Где ванная?
– Ванная? Громко сказано. В коридоре, первая дверь налево.
Она с трудом поднялась и вышла из комнаты, не оглянувшись. Колени дрожали, она чувствовала, что еще минута – и ее стошнит.
Она вернулась минут через десять. Лицо еще больше побледнело от холодной воды, волосы были влажными. Вася пододвинул ей кружку с кофе, бутерброды.
– Я не буду, – отказалась она.
– Пожалуйста, – попросил он. – Это снимет стресс. В какой-то мере.
Инга взяла бутерброд, откусила, стала жевать, не чувствуя вкуса. На Васю она не смотрела. Ей не хотелось двигаться, не хотелось думать, ничего не хотелось, только спать… И чтобы исчезла одуряющая дерганая головная боль. Она сделала над собой усилие и спросила:
– Почему вы притворяетесь калекой? Вы сумасшедший?
– Не знаю, – ответил Вася не сразу. – Не знаю. Мне так… привычнее.
– Почему? – повторила Инга. Она до сих пор не спросила его о Ростике. Потрясение было слишком велико, и она инстинктивно не желала возвращаться к тому, что произошло.
– Я перестал ходить, когда мне было пятнадцать, и меня все жалели – и в школе, и соседи. Мама… Вы же видели мою мать? – он усмехнулся. – Я всю жизнь был за ее могучей спиной, как в коконе… Вечная личинка, из которой так и не вылупилась бабочка, – он хмыкнул. – Ничего не вылупилось. Прекрасное состояние души и тела. Мне разрешалось все. У меня было многое из того, чего не имели другие мальчики… – Он замолчал, задумавшись, не глядя на Ингу. – Мама ничего для меня не жалела, – сказал он после долгой паузы, – я жил в удобном мире, ограниченном, благополучном, закрытом, как коробка. Мире, где царили гармония и покой, в отличие от жестокого мира людей. Я по природе своей созерцатель… – Он слегка пожал плечами, словно извиняясь. – Читал запоем, существовал в книжном мире, никуда не стремился. Я не помню ни одного раза, когда мне хотелось бы поиграть с детьми в какие-нибудь шумные игры. У меня был Ростик… – Он запнулся и мельком взглянул на Ингу. – Он моя связь с внешним миром. Я был не таким, как все. Вам непонятно, почему я притворяюсь? Наверное, чтобы ничего не менять. Я ведь знаю, о чем вы думаете. Жалкий калека в инвалидном кресле – достаточно тяжелое зрелище, а здоровый человек, который притворяется калекой, – это клиника. Как бы вам это объяснить? – Вася смотрел на нее, словно спрашивая себя, а стоит ли? – Я чувствую себя в безопасности в инвалидном кресле, – сказал он наконец, видимо, решив, что стоит. – Никому не приходит в голову меня оскорбить или унизить. Наоборот, все наперебой бросаются мне на помощь и жалеют. Жалость – это такой же наркотик, как и любой другой. К ней привыкаешь так же, как привыкаешь находиться в центре внимания. Я обманщик, – он посмотрел ей в глаза, – но обман мой создает атмосферу комфорта вокруг, потому что люди, глядя на меня, думают – слава богу, это не со мной! – Он, видя, что она хочет возразить, остановил ее жестом. – Они бросаются на помощь, делаются добрее и чище…
Инга смотрела на него в упор со странным выражением. Пафос, звучащий в его словах, вывел ее из ступора. Она почувствовала растущее раздражение по отношению к парню, сидящему напротив. Добрее? Чище? О чем он?
– Вам не понятно? – спросил он, чутко уловив ее настроение.
– Нет, – ответила она, сдерживаясь. – Я бы так не смогла. И никто не знает?
– Мама знает.
– Она знает? – Инга почти не удивилась. Ей даже стало казаться, что иначе и быть не могло. Люська чувствует сына, как будто они до сих пор связаны пуповиной, они одной крови. – А почему же…
– Она молчит? – Вася пожал плечами. – Мама всегда делает то, что хочу я. Вы могли это заметить. Ростик тоже знал… Вот и вы раскрыли мою тайну… – В голосе его звучала насмешка над собой. – Я так и подумал тогда в саду, что это вы…
– А где… он?
Вася не отвечал, словно не слышал.
– Вы знали, что он убийца? – Инга наконец задала главный вопрос. – Он убил эту девочку, Лену, что жила у вас. Возможно, и других. Вы знали об этом? – Она смотрела на него в упор, заранее не веря ни единому его слову. – Он бережет ваши тайны, а вы…
– Я ничего не знал! – торопливо перебил ее Вася. – Честное слово! Даже не догадывался. Сейчас я думаю, что есть странности в его характере… У него нет подруги, он внезапно исчезал на несколько дней, у него очень неровный характер… Знаете, если люди дружат всю жизнь, знают все друг о друге, – то, что может броситься в глаза чужому человеку, часто ускользает от их внимания. Я ведь и сам странный, вы не находите? – Он, жалко улыбаясь, заглянул ей в глаза.
– Я могу уйти? – спросила Инга, отводя взгляд. Вася был неприятен ей, и разговаривать с ним не хотелось. Разве он скажет правду?
– Конечно. Я отвезу вас домой.
– Не нужно, – сказала она. – Я сама.
– Вы здесь чужая, вы не выберетесь отсюда.
– А что… будет с ним? – не удержалась Инга.
Вася не отвечает, задумчиво глядя в стол. Наконец пожимает плечами и произносит:
– Не знаю…
– Если вы думаете, что я буду молчать, – говорит Инга, забыв об осторожности, испытывая раздражение и злобу. – Если вы думаете, что…
Ей хочется закричать, забиться в истерике, швырнуть на пол кружку с недопитым кофе, и только усилием воли она заставляет себя остаться на месте. Полусонное состояние сменяется возбуждением. Вася делает отстраняющий жест рукой:
