– «Все течет, все меняется», – сказал Гераклит, – процитировал Анджей.
– Вот-вот, – поддержала его Лола. – Он у нас большой специалист по философии. И умник. Все так и есть. И я обманула своего Георгия. Я сказала ему, что куплю машину. Он дал денег, а я купила эту комнату в коммуналке, потому что только на нее и хватало денег. И еще меня потряс вид из окна.
– Вид? – не поняла я.
– Да. Вид.
Анджей отдернул бежевые занавески. Передо мной плескалось суровое Балтийское море. Серебристо-серая чаша подступала почти к самому дому, и я в восхищении повертела головой.
– Здорово, правда?
Я кивнула.
– В этой коммуналке были еще двое жильцов. Один – безобидный Анджей, с которым мы сразу поладили, и древняя старуха Мария Федоровна. Старуха вскоре преставилась. Родственникам комната была ни к чему. Она так и стоит пустой. А мы живем тут с Анджеем. Иногда я иду работать продавщицей в какой-нибудь магазин. Больше всего я люблю цветочные магазины и магазины антиквариата. Но в антиквариат берут редко, в цветочные – чаще. Иногда помогают деньгами любовники, время от времени возникающие на моем горизонте. Жизнь – не такая плохая штука, как кажется, – подмигнула мне Лола, отгоняя рукой сигаретный дым.
От дыма у меня возникли глюки – из облака, плотно укутавшего Лолу, возник огромный белый кот, который к тому же раскрыл пасть, показав розовое нёбо.
– Боже мой! – вырвалось у меня. – Бред какой!
– Это не бред, – меланхолично откликнулась Лола. – Это Сатрап. Котяра.
– Оригинальное имя, – рассмеялась я. – Сатрап.
– Он глухой. От рождения. Белый кот с голубыми глазами. Ничего не слышит. Анджей нашел его на помойке и принес сюда. Он и живет тут с нами. – Лола почесала кота за ушами, он от удовольствия зажмурился и заурчал.
– Ну… мою историю ты выслушала. Что привело тебя сюда? Вряд ли желание увидеться. Постой, может быть, ты голодна? Тебе нужно поесть?
– Не мешало бы.
– Анджей, что у нас есть в холодильнике?
– Уха! И хлеб с маслом.
– Будешь уху?
– Буду.
Старенький холодильник с силой задребезжал, когда его открыли, Анджей ловко выудил из его девственно-пустого чрева небольшую миску с ухой и поставил на плиту.
– А это не его? – скосила я глаза на миску. – Не Сатрапа?
– Нет, – отмела мои возражения Лола. – Это он не ест.
Ухой оказалась незамысловатая похлебка с мелко нарезанной рыбой.
– Надеюсь, покупали не у местных рыбаков?
– Нет. В магазине. Остатки товара. Анджей специализируется на этом. Но рыба неплохая.
– Съедобная, – поправила я ее.
Потом был кофе. К кофе придраться было просто невозможно. Шикарный кофе, который мог быть привезен с экзотического острова Ява или плантаций Бразилии.
– На кофе не экономим, – пояснила Лола. – Надо не отказывать себя в маленьких удовольствиях.
После кофе наступил черед моей истории. Меня слушали в абсолютной тишине, даже холодильник притих и не трясся старческим телом. Я чувствовала себя чтицей в провинциальном театре и старательно излагала свою историю.
– Блеск! – выдохнула Лола, когда я закончила. – Такое даже придумать невозможно. Горский умер бы от зависти.
– Кто такой Горский?
– Режиссер одного из экспериментальных театров – бывший некоторое время моим любовником. Жуткий жмот и сквалыга. Но языком чесать умеет. Впрочем, это один из атрибутов его профессии. Надо же ему уламывать людей. Актеров – на работу за гроши, бабу – на койку. Бесплатную причем. Ну, может быть, там бутылку шампанского «Советского полусладкого» и коробку конфет с него получить можно. На большее рассчитывать нельзя.
– Щедрый тип. Ничего не скажешь!
– Ага! – Возникла легкая пауза. – Значит, ты застаешь своего мужа с любовницей, а потом ее убивают. И подозрения падают на тебя.
– Да.
– И еще мачо, на которого ты наткнулась около коттеджа и с которым переспала. Мимолетное приключение. Память на одну ночь.
А вот здесь Лола была уже не права. Это «мимолетнее приключение» бродило во мне терпким хмельным вином. В нем была кислинка поздних яблок, аромат засушенных роз. И привкус свежего ветра и талой воды. И еще – блеск свечи на тумбочке, веселое пламя, в котором сгорало все… Это «приключение» до сих пор отзывалось странной дрожью в позвоночнике. А ведь я даже толком не помню его лица. Только запах. И губы – четкие, надменные. И еще глаза – резкие, колючие, со льдинками. Почему он так внезапно исчез? И главное – зачем?
– О чем задумалась? – голос Лолы вывел меня из оцепенения.
– Ни о чем, – не признаваться же Лоле в своей минутной слабости и почти капитуляции. Она не оценит этого. И потом – все это касается только меня.
– Втрескалась?
– В кого?
– В этого типа.
– Нет! – выкрикнула я. – Ты о чем?
– О том, что когда ты начала рассказывать о нем, у тебя глаза засияли. Да что там засияли, засверкали почище бриллиантов! Это нужно было видеть. И я увидела. Не слепая, чай!
– Это совсем не то, что ты думаешь.
– Это то, о чем я подумала, – не унималась Лола. – Старого воробья не проведешь на мякине, правда, Анджей?
Анджей оторвался от разглядывания моего лица и послушно закивал головой.
– Нет, это совсем не то! И его я не интересую. Никоим образом. Ему нужны совсем другие женщины.
– Это какие же?
– Как ветер!
– Без царя в голове, что ли?
– Может быть, – грустно улыбнулась я. – Может быть!
– И этот запах! – Я подняла на Лолу глаза. – Я столько лет прожила с мужем и даже не помню, как он пахнет.
– Ты взрослеешь, Настюха! – улыбнулась Лола улыбкой всезнающей пифии. – Становишься женщиной. Все мы рано или поздно западаем на чей-то запах. И на чьи-то глаза самого последнего распроклятого сукиного сына. Впрочем, тебе пора отдохнуть… Ложись, поспи.
Я легла в Лолиной комнате на раскладушке и уснула. Как провалилась в сон, темный, тревожный.
Когда я проснулась, за окном уже плескался балтийский черный вечер без единого проблеска. Только кое-где горели фонари – робкие дрожащие пятна на черном полотне.
Лола сидела в кухне и кормила Сатрапа.
– Ты одна?
– Одна.
– Анджей ушел?
– Ушел.
– Куда?
– Он работает в ночную смену в японском клубе «Якимори».
– А почему он на меня так смотрел?
– Он говорит, что ты напоминаешь ему одну девушку с обложки. Анджей ведь большой чудак… Когда мать бросила их с отцом, они страшно переживали. Отец через пару годиков умер. Мальчишка жил у бабки здесь, потом и бабка померла. Он свихнулся на мистике, всех этих штучках, чтобы уйти от реальности. Иногда реальность так невыносимо груба, что от нее нужно отойти на приличное расстояние, чтобы не замараться. Вот он и отошел.
