У нее не квартира — вокзал с длительным проживанием. Удивительно, но при этом в самой квартире почти идеальный порядок и все довольны. Я так не могу.
Бабушка вернулась не через полчаса, а несколько позже, заставив меня поволноваться.
— Что там?
Она просто пожала плечами:
— Бардак. Поехали.
Бардак для бабушки начинается уже с неровно стоящих флаконов на полочке в ванной, потому такое бодрое заявление ничего не объяснило.
Еще через полчаса я сидела в «Жуке», который направлялся в Бюле.
— Твой телефон в сумке. У тебя был ноутбук?
— Конечно.
— Боюсь, его больше нет, во всяком случае, я не нашла. Кстати, твой Ларс бестолков, квартира была открыта.
— Возможно он не закрыл, не до того.
— Расскажи-ка мне честно, что произошло. — Тон у бабушки не терпящий возражений, иного и быть не могло.
— Я расскажу только то, что помню.
— А ты помнишь не все?
— К сожалению. Или к счастью.
Я действительно рассказала ей почти все, начиная с письма Курта и заканчивая своими ощущениями во время последней экзекуции, конечно, пропустив подробности наших с Ларсом отношений. О подозрениях в убийствах девушек пришлось рассказать, иначе как объяснить причину слежки. А вот о своем визите к Хильде промолчала, вернее, о Хильде рассказала и о Пауле тоже, но о своем успехе в латексном костюме скромно умолчала. Я не из хвастливых.
Умолчала еще о плагах и порке… Это не для бабушкиных ушей, во времена их молодости такое не считалось извращением просто потому, что его не было. А сказать, что я люблю человека, который меня выпорол… Нет, идею выпороть бабушка поддержала бы обеими руками, но не в качестве поощрения же!
Слушая мой сбивчивый рассказ, она сосредоточенно смотрела на дорогу, тем более, в Тебю шла уборка снега, пришлось осторожно объезжать высокие снегоуборочные машины, рядом с которыми «Жук» выглядел особенно маленьким и беззащитным. Мне показалось, что большие комбайны чуть сильнее прижались вправо, пропуская бабушкину машинку.
Оса Линдберг внимательно выслушала, а потом вдруг объявила:
— Твой сосед похож на белого медведя.
— Ты видела белого медведя?!
— Вообще-то это парень. Увалень с белесыми волосами.
— Где ты его видела?
Бабушка пожала худенькими плечами:
— Я входила в подъезд, он выходил. Не знаю, что тебя в нем привлекает…
— Это не Магнус, это другой. И мне совсем не нравится, что он был в нашем доме.
И вдруг меня осенило:
— Что было у него в руках?!
— Ничего. На плече какая-то большая сумка, — бабушка сделала жест, объясняющий, что сумка висела на правом плече.
— Если кто и не закрыл дверь в квартиру, так это он.
— У него есть ключи?
— Нет, конечно. И ноутбук тоже он утащил! — Я кусала губы от досады. Но откуда у Улофа ключ от моей квартиры?!
— Ладно, наплевать на медведя и ноутбук, купишь себе новый. Где сейчас твой Ларс?
— Не знаю.
— Ведь ты не веришь в его виновность, не так ли? — Взгляд у бабушки испытующий, хотя ответ она знала сама.
— И верю, и не верю. Сама не пойму. Зачем ему меня сначала вешать, а потом спасать?
— Да, нелогично, тем более, человек с таким голосом не может быть убийцей.
— С каким голосом? Где это ты разговаривала с Ларсом Юханссоном, он тоже был в квартире?
— Нет, это он мне позвонил и сказал, что ты в больнице после падения с лестницы.
— Ах, да, я забыла. Ты по голосу можешь определить убийцу?
— Я по голосу могу определить человека, которому не все равно, что с моей внучкой. Ты его любишь?
Вот так вопрос, что называется, не в бровь, а в глаз! Люблю ли я Ларса? Как бы ответить, чтобы не выдать себя? Но язык мой — враг мой, он уже произносил то, что я намеревалась скрыть:
— Кажется, да.
— Кажется или да?
— Да.
— Ты спала с ним?
— Ба-а…
— Если ты скажешь, что нет, я перестану тебя уважать. Он наверняка красавец, у него приятный баритон, ты жила в его замке целую неделю и не соблазнила?
— Ты же знаешь, что я не мастер в таких вопросах.
— Линн, в том, что ты не умеешь совращать мужчин, я не сомневаюсь, но если ты умудрилась не попасть в объятья красавца, в которого влюблена, прожив с ним бок о бок больше одной ночи… А он не женат случайно?
— Нет.
— Так ты спала с ним?
— Да.
— И после этого подозреваешь, что он мог попытаться тебя убить? Что-то не вяжется. Ладно, потом расскажешь, пойдем в дом.
Мы действительно приехали.
Вот этот дом я считаю своим, сюда приезжает на побывку отец, возвращаясь из своего далека. После замужества мама сменила квартиру, в ее новых роскошных апартаментах есть моя комната, но места мне нет. Комната стоит закрытой в знак того, что я могу вернуться «к себе», но все прекрасно понимают, что не вернусь. В той квартире и в семье царит Тереза, мама не упускает случая поставить сводную сестру мне в пример, Тереза и впрямь успешна, у нее богатый жених и престижная профессия в будущем, в конце концов, она красива и уверена в себе.
Но мне наплевать, у меня есть вот этот домик у бабушки. Только надо помнить, что предпоследняя ступенька на лестнице, ведущей в мансарду, где моя комната, не прибита. Это не страшно, просто не следует наступать на нее с краю, тогда ступенька не стукнет тебя по коленке, и ты не полетишь, кувыркаясь, вниз по лестнице.
Мелочи по сравнению с теплотой дома. Сюда бабушка не привозит никаких дальних родственниц или знакомых, это наш с ней мир. А еще папин и Эрика Лёвенстада. Эрик — бабушкина любовь всей жизни, она никогда этого не скрывала, даже когда был жив дедушка. Просто по какой-то нелепости Эрик в свое время женился на Сельме, а дедушка предложил бабушке выйти замуж за него, пообещав, что, несмотря на ее любовь к другому, они непременно будут счастливы.
Удивительно, но так и случилось. Они счастливо прожили полсотни лет, даже умудрившись дружить семьями. У Эрика с Сельмой тоже домик в Бюле, но в отличие от бабушки, Эрик не наезжает туда на каникулы и Рождество, а живет постоянно. Сельма предпочитает Стокгольм, и это радует Эрика и бабушку тоже. Просто Сельма Лёвенстад, пожалуй, самая неприятная особа из всех мне известных.
Сколько помню, Сельма кроме гадостей ни о ком ничего не говорила. Эрик давно развелся бы с ней, но сначала у них один за другим умирали дети, а потом стала умирать сама Сельма. Однако, более живучий организм в Швеции найти трудно, даже в инвалидном кресле Сельма умудряется быть активной, правда, вся ее активность сводится к злобе на всех и вся, а еще к умению плюнуть желчью в любого, кто окажется рядом.
