— Оскар любит плеть…
— Ничего, ты же выдержала, и я выдержу.
Приходится соглашаться, все равно спорить бесполезно.
— Чем вы занимаетесь сегодня?
Хочется сказать, что сексом, но это уже неудивительно, я вспоминаю:
— Сегодня сеанс боди-арта. Ларс грозился расписать мою драгоценную шкурку.
— Чтоб прислала мне фотографию.
— Слушаю и повинуюсь.
— Выполняйте.
Ларс свои обещания выполняет. Днем я посмотрела в Сети статьи про боди-арт, попыталась представить себе, как по моему телу будет ползать кисточка или фломастер, поняла, что это садизм еще тот и все оставшееся до вечера время провела в приятном возбуждении.
Вечером Ларс потребовал:
— Сними рубашку.
Странно, я представляла себе боди-арт, как роспись всего тела…
Он видимо понял мои ожидания, рассмеялся:
— Я не художник, потому рисковать и сразу превращать все твое тело в выставку шедевров сюрреализма не буду. Сегодня обойдемся только верхом. Мало того, я кое-что заготовил…
Ларс достал из сумки небольшой пакет, оценивающе оглядел меня и вдруг помотал головой:
— Нет, не так. Вот так! — мои глаза оказались завязаны, а руки наручниками прикреплены поднятыми вверх и в стороны к косяку двери. — Джинсы снимать не будем, поскромничаем… Тебе удобно?
Змий-искуситель! Что он там собрался делать? Когда глаза завязаны, остальные чувства сильно обостряются. Заметив, что я прислушиваюсь, Ларс снова рассмеялся и… на мою голову оказались надеты наушники. Теперь и не слышно, остались только тактильные ощущения, зато каждое прикосновение на весь золота.
Я сразу подумала о том, сколького мы себя лишаем, предаваясь ванильной любви.
Он что-то приклеил на уровне моего солнечного сплетения, над грудью, на грудь и ниже нее. Снял пленку… Потом тела коснулся фломастер. От щекотки я заелозила. Ларс приподнял один наушник:
— Будешь крутиться — привяжу.
— Щекотно!
— Придется распять полностью.
— Что сделать?!
— Распять.
Некоторое время спустя я уже стою у стенки в позиции руки-ноги в стороны, затянутый на талии пояс тоже к чему-то прикреплен, на глазах повязка, на голове наушники. Конечно, никаких джинсов, только крошечные трусики и босоножки на самом высоком каблуке, который только нашелся в шкафу.
Все это делалось при завязанных глазах, потому я возбуждена до предела, а сама роспись еще только предстояла.
Ларс что-то рисовал, обводил, раскрашивал… Я изо всех сил старалась терпеть щекотку и не крутиться. Потом последовал лак, видно для закрепления шедевра, и, наконец, тихий довольный смех:
— Линн, великолепно! Ты бы на себя посмотрела сейчас!.. Тебя сфотографировать на твой телефон?
— Да.
Сделав снимки, Ларс развязывает мне глаза, но освободить руки и ноги не торопится.
— Постоишь еще так? А я воспользуюсь твоей беспомощностью…
— Так нечест…
Договорить не позволяет поцелуй. Оторвавшись от меня, Ларс смеется:
— Честно! Ты только посмотри, разве можно не воспользоваться вот этим, — он показывает мне снимок на телефоне.
Я ахаю, но не столько от вида собственного распятого тела, сколько от того, что вижу на себе. Он показывает вторую фотографию, на которой на моем теле, словно зажатый между грудями, расположился Санта-Клаус. Его ручки лежат на груди, ножки болтаются внизу, а весь вид выражает полнейшее блаженство.
— Вау!
— Вот тебе и вау. Я заслужил награду за такую придумку?
— Конечно.
— Тогда не сопротивляйся.
Можно подумать, что без боди-арта я бы сопротивлялась…
Игры, игры… Остается вопрос: а что дальше? Но думать о «дальше» категорически не хочется, я счастлива каждым прожитым днем.
Оле злится, что я до сих пор ничего не узнала о БДСМ. Анны не видно. Курт привычно возится с официальными данными, Улоф занимается хакерством. Марта отлеживается после очередной жесткой порки.
Понятно, что ничего до Рождества мы разузнать не успеем. С Ларса подозрения сняты, но вопрос-то остался. Если честно, мне совершенно не хочется возвращаться в этот интернет-журнал и даже в этот офис. Мне так хорошо рядом с Ларсом, что и вспоминать об Анне и Оле нет желания.
Мы уже практически две недели рядом, сейчас не каждую минуту, у него тоже дела, в которые Ларс вовсе не намерен меня допускать. В Университете на меня смотрят так, словно я выиграла главный приз, я даже рада, что все сдано досрочно и больше нет необходимости появляться перед придирчивыми взглядами наших красавиц, недоуменно вздернутые плечи которых ярче любых слов выражают их мысли, вернее, одну: что он во мне нашел?!
А сердце почему-то ноет, словно в предчувствии беды. Я знаю: все очень хорошо долго не бывает, жизнь полосатая…
— Квартиру на Эстермальмсгатан уже привели в порядок, туда можно съездить посмотреть.
В его взгляде какое-то напряженное ожидание, я смеюсь в ответ:
— Конечно! Где еще может быть квартира у Ларса Юханссона, как не в «Квартале жаворонков»?
— Зря смеешься. Почему я не могу иметь там квартиру? Тоже очаровательный район, ничуть не хуже твоего СоФо.
— Я знаю, что не хуже, только безумно дорого.
— Это квартира деда.
— Мой тоже жил в центре, у бабушки там осталась квартира, но, конечно, не у Энгельбректчюрки.
— А где?
— На Библиотексгатан.
— Красная ковровая дорожка по улице менее помпезна чем «Квартал жаворонков»? А почему ты не там?
— Я больше люблю СоФо.
— Не знай я тебя, заподозрил бы в определенных пристрастиях.
— Каких, например? — Я делаю честные-пречестные глаза, словно и не догадываюсь ни о наркотиках, ни о сексуальных изысках своего района.
— Любви к вранью.
— Какому это?
— Ты так стараешься скрыть от меня свои мысли и эмоции…
Я откровенно смущена. Что он знает или о чем догадывается?
— Что, так заметно?
— Угу, — он расстегивает мои джинсы.
— Ларс, я…
— Я не трону твою грудь. Обойдемся нижней частью. Нужно же посмотреть, не осталось ли следов от порки. И не ври, что не хочешь меня, иначе придется тебя наказать.
Я ловлю себя на мысли, что мне… хочется наказания!
— Ее и нельзя. Ларс, у меня критические дни…
— Как жаль, я надеялся, что их не будет… месяцев девять.
