– Вот как, – сказал он. – Интересный поворот. Это тот самый субъект, что был на тех снимках, которые Венглинская показывала Мокрушину…
– Этот Бычков, как выяснилось, – продолжил Акинфеев, – является родственником Савченко… Он двоюродный брат его супруги.
– Так, так… – Присутствующие вновь обменялись многозначительными взглядами. – Но это ведь еще не повод для задержания?
– Поводом является распечатка одного из телефонных разговоров, Владимир Николаевич, – уточнил Акинфеев. – Есть и другие моменты…
– Тогда третий – Савченко? Вы ведь установили за ним скрытое наблюдение, верно?
– Так точно, уже вторые сутки пасем его и прослушиваем.
– Я тоже считаю, что Савченко пора брать, – подал реплику Шувалов. – Он мне сразу показался каким-то… подозрительным.
– Это еще не все, Владимир Николаевич. – Акинфеев, как показалось, с трудом подавил тяжелый вздох. – Мы отслеживали линию одного человека, который был знаком с Венглинской. И еще связан как-то с этими двумя – Бычковым и Савченко. Фамилия – Гешко. Когда копнули его биографию, выяснилось, что он тоже во второй половине девяностых работал в ЧОП «Лагуна»… правда, рядовым сотрудником. Ну а в последние годы заделался «индивидуалом» и трудится в качестве частного детектива…
– И что? – насторожился С. – Его тоже собираетесь вязать? Не слишком ли широко закидываете ваш невод?
Акинфеев уставился прямо перед собой.
– Когда я уже входил в здание, мне позвонил мой заместитель, – негромко сказал он. – Человек, о котором я только что говорил, этот самый «детектив» – найден у себя на даче… с пулей в голове.
Глава 11
ПРОМЕДЛЕНИЕ СМЕРТИ ПОДОБНО
…Шум погони приближался с каждой минутой. Под ногами преследователей громко трещит сухой валежник; в воздухе висит крутой мужской матерок… Немецкая овчарка, которую местные охранники в шутку обзывают Юлькой, свое собачье дело знает: мощно, уверенно тянет по следу, петляющему – подобно заячьей путаной строчке – в самой гуще темного влажного леса…
Силы у Оксаны были уже давно на исходе. Она, казалось, целую вечность металась по этому страшному, дикому лесу как полоумная, но обмануть преследователей, стряхнуть их со своего следа ей так и не удалось…
Она наконец выбралась из густых лесных дебрей. Шатаясь от усталости, на ватных ногах, вышла через полосу камышей к берегу водоема. Вот и все, загнали, что называется, в угол. Удивляясь собственной медлительности – каждое движение требовало невероятных усилий – и едва не плача от безысходности, вошла в теплую густую воду… Медленно опустилась под воду, вся, с головой… И сделала это, как показалось, одновременно с появлением на берегу ватаги преследователей – это были здоровенные, крепкие мужики, одетые в «military».
– О-от тварь! – выругался кто-то из них. – Ну и где она?! Эта хромая сучка меня уже достала!..
– Да здесь где-то! – сказал другой. – Как покажется из воды, сразу стреляй по ней… В башку целься – для верности!
– Ведите сюда этого мудака… Гайдукова! – крикнул кто-то из них. – Пусть он сам порешит свою телку! Это же он облажался, а не мы…
Овчарка, ощерив клыкастую пасть, истекая слюной, металась на поводке у самого края воды. Оксана увидела прямо перед собой бледное, измученное лицо Андрея… А в следующую секунду все исчезло разом: и собака, готовая уже вцепиться ей в горло, и темный омут, и те, кто преследовал ее по пятам…
Оксана, подобно ныряльщику за жемчугом, который слишком уж задержался под водой, какое-то время не могла отдышаться – ну и дрянь же ей приснилась, просто жуть какая-то! Она села в кровати, обхватив коленки руками. В помещении царит сумрак, пахнет лекарствами; слева, от окна, доносится натужное, стесненное дыхание пожилой женщины, которую привезли сюда во второй половине дня. Всего больных в палате четверо: Оксана и еще три тетеньки, причем всем им за шестьдесят…
Ночная рубашка была мокрой от пота – хоть выкручивай ее. Голова немного кружилась, возможно, от лекарств, которые медсестра – по указанию дежурного врача – колола ей каждые шесть часов. Оксана находилась в отделении интенсивной терапии уже вторые сутки. Надо же, какая дрянь ей привиделась! В ушах у нее стоял тихий звон; сердце все еще учащенно колотилось в груди, но в целом, надо сказать, она чувствовала себя вполне сносно. Более того: у нее возникло такое чувство, что неведомая хворь, из-за которой она здесь оказалась, отошла, отступилась: то ли лекарства помогли, то ли сама «хвороба» была результатом нервного срыва…
Она потрогала ладошкой лоб. Он был влажным от выступившей испарины, но прохладным. Кажется, криз миновал… Что это с ней такое было? Она уж и не помнила, когда в последний раз у нее была температура под сорок, разве что в детстве, когда переболела тяжелой ангиной…
Ну а кошмарный сон, посетивший ее несколько минут назад, не хотелось даже вспоминать: просто ж у т ь, иного слова и не подберешь.
Она опустила босые ноги на пол. Аккурат там, куда она поставила ступни, обнаружились тапочки. Ага… это ведь ее, Оксаны, домашние тапки… Явно мамуля постаралась…
Сама Оксана смутно помнила тот момент, когда ее привезли в это здание, в Центральную горбольницу скорой помощи. Кажется, их – ее и Анну Николаевну – довольно долго держали в приемном покое. Местные медики затруднялись поставить ей даже предварительный диагноз. А потому все никак не могли решить, куда же следует отправить молодую женщину с температурой под сорок: в инфекционное отделение (вдруг у нее какой-нибудь птичий грипп), в токсикологию, к гинекологам или в экстренную терапию. Мама, ясное дело, нервничала более всех (Оксана все время чувствовала ее рядом с собой). Потом все же разобрались, что у нее не отравление, что она угодила в больницу не после криминального аборта… Ну и определили ее сюда, в одну из палат 1-го отделения реанимации и интенсивной терапии… Сегодня (вернее, уже вчера) днем приходила мама, посидела возле нее минут десять – видно, упросила местных пустить ее к дочери ненадолго. Врач сказал, что они все еще затрудняются поставить точный диагноз, но высокая температура отступила, и это уже хорошо.
Оксана некоторое время осматривалась, сидя на краю своей больничной койки. Над дверью тускло сочился подсиненным светом дежурный светильник. Женщина с кровати напротив чуть приподняла голову, посмотрела на нее, затем повернулась на бок, произнеся что-то неразборчивое. Соседка слева лежит под капельницей… кажется, она спит. Интересно, сколько сейчас времени? Она осторожно выдвинула шухлядку прикроватной тумбочки. Нашла там тюбик зубной пасты, щетку, несколько «разовых» пакетиков с жидким мылом и шампунем и даже тюбик помады – все это было тщательно завернуто в целлофановый пакет. А вот еще плитка ее любимого молочного шоколада… В самой тумбочке, в нижнем отделении, она обнаружила свежую ночнушку и свой спортивный костюм – вещи были аккуратно сложены, как в магазине. Развернула куртку, ощупала карманы… Во внутреннем кармашке, защипленном булавкой, нашла свои часики, карточку для таксофона и несколько денежных купюр. На душе как-то сразу стало теплей: это наверняка мама позаботилась, чтобы у дочери в больнице при себе была денежка и еще разные нужные современному человеку мелочи. Оксана подумала, что мама, наверное, не смогла договориться с врачами, чтобы ее оставили сиделкой в палате, где лежит дочь, – здесь, кажется, строгие порядки. Но зато упросила, чтобы они – здешние медики – взяли эти принадлежащие дочери вещи и положили рядом, в прикроватной тумбочке.
