Рейндж на всякий случай переменил позицию, чтобы видеть их получше и вместе с тем стремясь вообще не попадаться немкам на глаза. К нему подкатывались какие-то пацаны, приглашали поучаствовать в «танцах-обжиманцах», но он изобразил на лице грусть и меланхолию, а кое-кого даже послал по-ихнему на фиг.
Наблюдая за развитием ситуации, он врубился, почему агентессы временами начинают напропалую кокетничать с ним, заигрывать и по-всякому искушать его нестойкую плоть. Все очень просто. Так же просто, как в обыденной жизни, но со скидкой на их специфические занятия. Они просто-напросто тренируются на нем. Всего лишь психологический или, скажем, сексуальный практинг. Их учили в «школе» по-всякому манипулировать людьми. И теперь, догадываясь, что им уже вскорости предстоит применять свои знания на практике, и не в постели с любимым, а в общении с незнакомыми людьми, возможно даже, принадлежащими к враждебному окружению, они решили напоследок использовать «старшего брата» в качестве «тренажера» — коль поблизости не оказалось более достойных объектов их внимания.
Вот и Марго, судя по всему, решила проверить на нем свою «предстартовую» подготовку и, надо отдать ей должное, сумела добиться своего в довольно сжатые сроки.
Пока он, думая об этом, периодически отмахивался от приставучих геев, состоялся сам процесс знакомства. Двух геев отправили обниматься в другое место, а вместо них за столиком появилась финскоподданная Марго Кирвинисниеми (кажется, так звучит по «легенде» ее фамилия).
Папа Марго вместе с семьей шесть лет обретался в Хельсинки в качестве собкора «Известий», так что маленькая девочка, общаясь со своими финскими сверстниками, поймала язык, что называется, на лету.
Марго, умница, не сразу законтачила с немкой, той еще пришлось упрашивать свою новую знакомую, чтобы она согласилась присесть к ним за столик.
Они сходили потанцевать, было видно, немка так завелась, что от нее аж брызгало во все стороны сексуальной энергией.
Глава 15
В подвалах райвоенкомата, превращенных в «застенок», какое-то время царила полная тишина. Показалось даже, что все куда-то свалили: и гэбист, и «законник», и костоломы-"пианисты", а вслед за ними привлеченные этими двумя сотрудники спецназа ГУИН. Бушмин удивлялся: пристрелить не пристрелили, освободить тоже не освободили, так и оставили сидеть взаперти в каменном мешке. В компании с упаковкой сухпая, которую ему вручили со словами «подавись, козел драный!» и к которой он не притронулся, но без граммульки воды и без единой сигареты.
Наконец лязгнуло металлом о металл у лестницы, по коридору мягко прошлепали чьи-то шаги, открылась дверь ПКТ
[6]
, затем прозвучала негромкая команда:
— Михайлов, с вещами на выход!
Их было двое, без масок, но каких-то обезличенных в своем лишенном эмблем и нашивок камуфляжном прикиде. Один из них освободил Бушмина от наручников, после чего другой, державший в руке непрозрачный пластиковый пакет, также негромко скомандовал:
— Следуйте за нами!
Поднявшись по лестнице, они вышли на задний двор, где среди складированного на площадке стройматериала их дожидался пятнистый армейский «уазик».
— В машину!
Эти двое сели впереди, Бушмин таким образом оказался на заднем сиденье в одиночестве. Хотя он провел в темноте не так много времени, стоило выйти на белый свет, как у него заслезились глаза. Часы на автомобильной панели показывали без четверти три пополудни. Внутренности автомобиля раскалились под солнцем, да и снаружи было жарко, как в финской сауне.
«Уазик» выехал со двора, но водитель проложил маршрут не к центру города, где обосновалась администрация и где функционирует военная комендатура, а также временные отделы УВД и ФСБ, а в совершенно другом направлении.
— Угощайтесь, майор, — сотрудник, сидевший рядом с водителем, передал недавнему узнику пачку сигарет и зажигалку. — И держите пакет... Проверьте, все ли на месте.
Бушмин тут же принялся потрошить пластиковый пакет. Там хранилось все, что у него отобрали при задержании: ремень и кобура со «стечкиным», «Кенвуд», документы и даже такие мелочи, как расческа и носовой платок.
Он быстренько перепоясался сбруей, рассовал все свое добро по карманам, надел солнцезащитные очки, нахлобучил кепи — теперь он в полном порядке.
— У вас не найдется чего-нибудь попить?
Сопровождающий, порывшись в бардачке, достал бутылку минералки «Эванс». Бушмин, который полтора суток вынужден был обходиться без воды, жадно к ней приложился. Оторвался наконец от горлышка.
— Что дальше, господа? — Молчание. Водитель рулил в сторону бывшего завода мединструментов, а его коллега, положив на колени «калаш», цепким взглядом следил за дорогой.
«Уазик» доставил Бушмина в точности туда же, где его загребли сутки с лишком назад: на вертолетную площадку возле здания территориального управления МЧС.
— Выходите из машины!
Бушмин подчинился. «Уазик», взревев движком, тут же стронулся с места и, быстро набрав скорость, умчался прочь. Андрей остался наедине с дожидавшимся здесь его старлеем — это был тот самый невзрачный белесый мужик, который, вольно или невольно, заманил его в недавнем прошлом в гэбистскую западню.
— Здравия желаю, товарищ майор, — подчеркнуто, даже как-то по-уставному поприветствовал его сотрудник Теруправления. — Вас подполковник Колыванов к себе требует!
Бушмин криво усмехнулся. Не жизнь у него нынче, а сплошной дурдом...
— Подполковник дожидается меня у ангаров? — пустив в ход черный юмор, поинтересовался он. — И, конечно же, я должен явиться к нему срочно?!
— Колыванов ждет вас в конторе, — бесцветным голосом сказал старлей. — А один там он или нет, этого я не знаю.
Примерно полчаса ушло у Бушмина на то, чтобы принять душ, побриться и переодеться во все чистое. Только после этого он наведался в административную часть здания и без стука вошел в кабинет заместителя начальника управления.
Человек, которого, если верить словам фээсбэшного полковника, «арестовали» и вроде как даже собирались «этапировать в Москву», преспокойно сидел в своем кабинете за письменным столом, погруженный в изучение каких-то служебных бумаг. В принципе Бушмин не очень удивился, обнаружив замнача на его штатном месте. Не исключено, что Колыванова, как и «майора Михайлова», подержали какое-то время в наручниках и даже допросили в связи с какими-то событиями, но затем, подчиняясь команде свыше, отпустили восвояси.
Андрей уже давно отучился удивляться чему бы то ни было. Он успел привыкнуть к тому, что не только он сам, но и многие другие люди играют одновременно две, а то и три актерские роли в невесть кем поставленном спектакле на подмостках самой жизни, давно уже чьими-то стараниями превращенной в театр абсурда.
