Если бы Бартельс стала свидетельницей сценки, которая имела место на морском вокзале — почти за шесть часов до того момента, как она очнулась, и за сорок минут до отправления пассажирского парома, курсирующего между Мальтой и Сицилией, — она была бы просто вне себя от ярости.
Обе девушки некоторое время изумленно разглядывали памятные подарки, которыми только что наградил их «старший брат», поместив их — нет, не на грудь — на девичьи запястья, поскольку это были не ордена или медали, а наручные часы.
— Шеф, — охнула Вика, — но это же...
— Влад, — удивленно глянула на него Марго. — Я просто не верю своим глазам...
Часы как часы. Фирмы «Картье». Номерные. Стоимостью около десяти тысяч баксов за экземпляр. Но чтобы установить это обстоятельство, агентессам не было нужды сверяться с ценниками — они обе хорошо разбираются в подобных вещах.
— "Командирских" под рукой не оказалось, — безмятежно усмехнулся Мокрушин. — Так что награды пришлось оформлять вам за счет... моего внебюджетного фонда. Это во-первых...
— Шеф, мы все понимаем, — одарила его белозубой улыбкой Виктория. — Если честно, то у меня просто нет слов...
— И у меня тоже, — кивнула Марго. — Боюсь, что разревусь сейчас, как глупая баба...
— Мне просто хотелось, чтобы у вас сохранилась какая-то память о... об этом первом вашем успешном задании, — сказал Мокрушин, обнимая за талии повисших на нем агентесс. — Я уже поставил часики на московское время...
Спустя пару минут ему все же удалось освободиться от объятий двух девушек, у которых и вправду глаза были на мокром месте.
— Если начальство вдруг спросит, чем мы занимались все это время? — строго произнес он. — Что вы ему на это ответите?
— Скажем, что занимались строевой подготовкой...
— И еще слушали лекции, которые регулярно читал нам строгий «старший брат»...
Девушкам пора было уже грузиться на борт теплохода, но «куратор» решил напоследок напомнить им еще одну крайне важную для их ремесла истину:
— Помните всегда про «одиннадцатую заповедь», — сказал он полушепотом, приобняв на прощание своих агентесс. — А она, как я вам уже неоднократно говорил, гласит: «НЕ ПОПАДАЙСЯ!»
...Когда белоснежный лайнер отвалил от причальной стенки и, оставляя быстро затягивающийся рубец на водной глади Гранд-Харбор, пошел на выход из порта Валлетты, Мокрушин оставил свой наблюдательный пост на террасе морвокзала и направился к стоянке таксомоторов.
Легкая улыбка сошла с его лица, сменившись бесстрастной, не выражающей никаких эмоций маской.
Леня Белькевич и Череп находятся уже здесь, на Мальте, и готовы действовать по первому его слову.
Ну что ж... Теперь пришла пора готовить «активные мероприятия» по ключевым фигурам «Белого братства».
Глава 4
Примерно минут двадцать микроавтобус, в чрево которого запихнули, насколько мог судить Бушмин, всех четверых, мчался по шоссе на предельной скорости, как будто водитель, сменивший за рулем араба, опасался преследования.
Пока их немилосердно трясло в салоне, бросая друг на дружку, как мешки с картошкой в кузове мчащегося по колдобинам грузовика, никаких умных мыслей, способных хотя бы теоретически, на уровне гипотезы, объяснить смысл происходящего, в голову Бушмина так и не пришло.
Ему показалось — он не был в этом полностью уверен, — что они сейчас держат курс не в сторону побережья, а едут в обратном направлении, в сторону долины Бекаа или же, если он пропустил развилку, на юг, в «буферную зону», в направлении ливано-израильской границы.
Он уверенно засек еще одну деталь, к которой пока и сам не знал, как относиться: за какие-то мгновения до того, как их выволокли из микроавтобуса и уложили в рядок на землю, он успел заметить фосфоресцирующие в темноте надписи на «жилетках» как минимум двух участвовавших в захвате боевиков — они были сделаны на иврите.
Он прекрасно понимал, что широко разрекламированный в мировой печати факт ухода — или бегства, как утверждают иные, — армии Израиля с южных территорий Ливана мало что меняет в расстановке сил на этом горячем клочке земли: израильские спецслужбы как проводили здесь свои операции, в том числе и силового характера, так и будут их проводить впредь, если сочтут нужным, — начиная от бомбежек и обстрелов баз исламских боевиков и заканчивая агентурной работой и осуществлением «точечных акций», к участию в которых привлекаются хорошо подготовленные боевики таких спецподразделений, как «Саерет Миткаль» и «Коммандо Ями».
Но все же есть одно «но» в этой истории с их захватом.
Если Бушмин ничего не перепутал с определением пусть даже приблизительных географических координат своего нынешнего местонахождения и если дело происходит в Ливане, а не в подконтрольных Израилю палестинских поселениях на западном берегу реки Иордан, то за каким чертом израильтянам понадобилось светиться этими своими надписями поверх «жилеток», удостоверяющими в глазах любого мало-мальски неглупого человека принадлежность нападавших к государству Израиль?
Хотя... Андрею самому столько раз в своей жизни доводилось участвовать в различных мистификациях, что он не удивился бы даже появлению здесь, на ночном ливанском шоссе, группы чеченских боевиков, а не то что израильтян, время подлета «вертушек» которых в указанную местность не превышает каких-нибудь двадцати минут...
* * *
Экстремальная езда длилась считаные минуты. После того как водитель дал по тормозам, какие-то типы стали по одному выволакивать задержанных из салона на свежий воздух, громко переговариваясь при этом на незнакомом Андрею языке.
Насколько он мог судить, его вывели из микроавтобуса последним. Еще при задержании ему вывернули руки за спину и прихватили запястья самозатягивающимися «шипованными» наручниками. По ходу сумасшедшей езды, после всех этих дерганий и рывков, сталь впилась в его руки волчьими клыками. На его счастье, один из пары субъектов, вытаскивавших его под локти из машины наружу, очевидно, обратил внимание на это обстоятельство: на короткое время они освободили ему одну руку, затем опять защелкнули наручники, но уже не сзади, а спереди.
Покончив с этими нехитрыми манипуляциями, задержанного поставили спиной к стене: даже сквозь материю своего светлого летнего пиджака он ощущал лопатками эту еще не остывшую после знойного дня шершавую стену.
Рядом какие-то типы затеяли бурную перепалку. В разговоре, насколько он мог разобраться, участвовали трое. Один из них, разговаривающий громче других, шпарил о чем-то своем возмущенной скороговоркой; другой, кажется, возражал ему, а третий, судя по властным ноткам, их начальник, время от времени подавал какие-то короткие реплики.
Андрей тоже был бы не прочь поучаствовать в дискуссии, поскольку речь наверняка идет о его драгоценной жизни, но в отличие от арабского, на котором он с некоторых пор мог изъясняться довольно свободно, на иврите он не знал ни единого словечка — кроме разве что общеизвестного «шолом».
