— Не представляю, что и сказать, — тихо заметил я. — Вы обо всем позаботились, до мелочей. Просто не знаю, как и отблагодарить. Наверное, никогда не смогу.
— Сможешь, Бен, еще как сможешь. — Мимо нас проплыл гроб. Персик разговаривал с Маргарет Кордер. Саммерхейс с трудом подавил желание отсалютовать останкам моего отца. — Скоро настанет и мой черед. Я оставил письмо, там сказано, как все устроить. Ничего сложного, но кое-какие люди выразят желание присутствовать, и к этой проблеме надо подойти с умом. Там для тебя инструкции. Уверен, ты постараешься, чтобы все прошло как по маслу. — Он взял меня под руку, и мы медленно двинулись к могиле. Отец должен был покоиться посередине, с одной стороны Вэл, с другой — мама. — Забудь все. Все, через что нам довелось пройти после смерти твоей сестры... Ты меня слышишь, Бен?
— О чем это вы? Теперь-то чего вам бояться?
— Я слишком долго шагаю этой дорогой, чтобы чего-то бояться. Знаешь мое любимое выражение? Когда невежество счастье, быть мудрым просто глупо.
— Ага. Когда речь заходит о Церкви, в настоящем или прошлом, неважно, невежество — это самое то, что надо. Забавно, Дрю. Мне все же казалось, в этой формуле должна фигурировать вера...
— Неведение и вера. Они просто созданы друг для друга. Это давным-давно доказано. И Церкви еще далеко не конец, можешь мне поверить.
— Это единственное, что хоть как-то оправдывает веру. Если Церковь сможет все это пережить и сохраниться...
— Твой отец... — в конце концов не выдержал он. — Все так запутано... Все произрастало исключительно из его преданности Церкви.
— Запутано, чем больше думаешь об этом, — ответил я. — Я же предпочитаю не задумываться, до конца своих дней.
— Ничего у тебя не получится, Бен. Твой отец был поистине великим человеком. И в каком-то смысле ты очень на него похож. — Ветер был просто ледяной, казалось, кожа на лице вот-вот треснет. — Он так и не простил себя за то, как обращался с тобой. Просто не знал, как можно это исправить.
— Теперь уже неважно, Дрю. Мы те, кто мы есть, нас не переделать. Каждый из нас...
Мы стояли у могилы, и я думал о сестре, о всей нашей семье. Все мертвы, я единственный из Дрискилов, кто остался в живых. Странное ощущение возникало при виде длинного ряда могил, странно было думать, что рано или поздно я тоже найду свой последний приют рядом с Вал.
Я весь дрожал и вдруг услышал, как чуть поодаль, на дороге рядом с могилой отца Говерно, притормозила машина. Глухо хлопнула дверца. Персик говорил об отце, обо всем семействе Дрискилов.
По щекам моим вдруг покатились слезы. Сам не пойму почему.
Служба закончилась. Гроб с телом отца опустили в могилу. Присутствующие на похоронах люди по очереди подходили ко мне, жали руку, бормотали все положенные в таких случаях слова. И вот я остался у могилы один, и начало быстро темнеть.
— Бен...
Я, разумеется, сразу узнал голос. Почувствовал, как заколотилось сердце, и обернулся.
Она шла прямо ко мне, ветер развевал полы длинного шерстяного плаща, от чего она напоминала пирата. Носки ботинок вздымали белые перышки снега. Широким шагом она быстро пересекла разделявшее нас расстояние. Длинные густые пряди волос падали на лоб, и она сердито откинула их назад рукой в перчатке. И взглянула на меня огромными зелеными своими глазищами.
— Прости, что опоздала. Заблудилась... — Я уже тонул в этих ее зеленых глазах, не мог оторвать взгляда от ее лица. Я знал, что это случится, и ничего поделать уже нельзя. — Мы с тобой здесь... ради Вэл. — Она взяла меня за руку. — Как ты, Бен?
— Нормально, Элизабет. Не знаю, стоило ли тебе проделывать весь этот путь...
— Согласна.
— В Риме, должно быть, творится сущее безумие... Похороны Каллистия, все эти кардинальские сборища. Ты должна быть там, освещать события. Прикидывать, кто финиширует первым.
Она улыбнулась.
— Д'Амбрицци пока ведет со счетом пять против трех. В стане Инделикато смятение. Большинство знающих людей уверяют, что до выборов Д'Амбрицци просто не дожить...
— Похоже, у Святого Джека хорошие шансы.
Она пожала широкими плечами, улыбка не сходила с ее лица.
— Да какая в конце концов разница? Правда, Бен?
— Действительно. Вот только странно, что именно ты говоришь это. Ты надолго? — Мысленно я уже видел, как она возвращается к машине, как потом поедет в аэропорт Кеннеди, как чуть позже позвонит и сообщит, что долетела благополучно.
— Ну, это в основном зависит от тебя, — ответила она.
— Как прикажешь понимать?
— Я там, где хочу быть, Бен. Здесь, рядом с тобой.
— А ты все хорошо обдумала? — Этот вопрос последовал не сразу. Я просто ушам своим боялся поверить.
— Довольно глупый вопрос, Бен. — Она взяла меня под руку, зябко прижалась боком. — А теперь, боюсь, тебе надо или смириться, или просто заткнуться, как говорят у нас в Церкви. — И на прелестном ее личике расцвела еще одна весенняя улыбка.
— Черт побери... — пробормотал я, скорее в свой адрес.
Она тащила меня по дороге. Щеки у нее раскраснелись от холода, ветер не унимался. Я слышал, как он посвистывает в ушах. Надо же, мне казалось, я уже умер, а тут неожиданно вновь возродился к жизни. В ветре послышался веселый смех сестры, или мне просто показалось?...
— Мне надо так много сказать тебе, — пробормотал я.
К этому времени уже совсем стемнело. Мы шли к свету и теплу, к маленькой часовне неподалеку от нашего дома.
