– Спасибо, что встретил меня, Ларки. Только не говори, что это ради старой дружбы.
– Ты как, Бен, держишься?
– Не очень-то, если подумать. Хотел бы я, чтобы Дрю был с нами.
– И я тоже, Бенджамин. И я тоже. Нам без него трудно придется.
Они развернулись и направились к широкому выходу, за которым такси словно плавились и дрожали в знойном мареве над мостовой. На дальнем конце очереди такси ждал в островке тени черный лимузин. Огромные клубящиеся белые облака вставали над Вашингтоном. Посреди дороги стоял злобного вида мужчина. Он не походил на избирателя – скорее на наемного убийцу. На его футболке была пропечатана надпись: «Это не жар. Это дурь».
Ларкспур прошел мимо.
– Ну, работа остается работой, верно? – Он улыбнулся, словно издалека. – У нас на руках, кроме ужасной личной трагедии, проблема политического пиара.
– Да уж, каша…
– Ты и половины не знаешь, мальчик Бен. И половины! – Его розовая челюсть на миг нависла над цветастым галстуком-бабочкой. Галстук напоминал маленький и очень экзотичный букетик. Ларкспур от природы был улыбчив, и озабоченность на его лице всякий раз заставала врасплох.
– Как это понимать? Терпеть не могу, когда ты говоришь загадками.
Ларкспур махнул шоферу, чтобы тот оставался в машине, и сам открыл перед Беном дверь. Солнце горело отчаянно ярко, прямо огонь мщения, и Бен, залезая в машину, отдернул руку от раскаленного борта. Окна были притемненными, кожа обивки – прохладная, ровно гудел кондиционер, и Бен глубоко дышал, пока Ларкспур усаживался и стучал по стеклянной перегородке, давая шоферу знать, что пора двигаться.
– Я не могу похитить президентские молнии. Он желает сам отрежессировать встречу. Хочет вывести тебя на сцену по своему сценарию. Рейтинг не поднимается. Положение и раньше было сложным, Бен, а теперь еще это… – Он рассеянно подергал себя за галстук и спрятал подбородок в ладони в свойственной ему позе задумчивости, постукивая пальцами по подбородку. – Проклятье, я решил бросить курить. Сучье дело. Обзавелся этими никотиновыми пластырями. Понимаю, что будет трудно, но черт меня побери, если я позволю какому-то шарлатану меня гипнотизировать. Нет, сэр, я уж лучше с пластырем. Я справлюсь. Всякий может справиться.
Он часто подавал свои мысли так, словно представлял пиар-проект в давние дни, до того как «Ларкспур и компания» захватила англоязычный мир. Он был торговцем, продававшим идеи. Его гений, положение в мире – все сводилось к умению сделать абстракции реальными и осязаемыми. Он постоянно твердил, что его работа – просто просвещать народ. Учить людей правильно оценивать ситуацию, тщательно вертеть факты, рассматривая их со всех точек зрения, а прочее придет само. Это Ларкспур умел как нельзя лучше. Он помогал Бену после насильственной смерти Хью Дрискилла, и тех пор они стали друзьями. Они не клялись в вечной дружбе, но оба признавали узы симпатии, связавшие их после кончины Дрискилла-старшего. Из всех друзей Бена только Ларкспур и Дрю Саммерхэйз были приглашены на скромное венчание Бена с Элизабет, прошедшее в семейной часовне в принстонском поместье Дрискиллов.
– Дела плохи, Бен, но… – на его лицо вернулась бодрая улыбка, – в конце концов мы справимся, дай-то бог.
Дрискилл, сидя на заднем сиденье лимузина, услышал в голосе Ларкспура тревогу, которую тот ревниво таил и никогда не выказывал на публике.
Даже наедине с президентом он выкладывал не больше неприятных истин, чем считал необходимым. Президент, как никто другой, нуждается в защите от столкновения с жестокой реальностью жизни. Нельзя допустить, чтобы он пал духом перед канонадой орудий главного калибра в президентской кампании. Эллери Ларкспур был из тех, кто последним признает поражение. В его кабинете на стене висел личный лозунг, кредо, как это называлось по обычаю адвокатских фирм: «Ты будешь драться до последнего… И если не ты останешься последним, ты мне ответишь!»
– Не хочешь мне рассказать…
– О, черт, ты и так скоро все узнаешь. Я просто хотел дать тебе перевести дыхание. Хотел подготовить. Президент придает такое значение твоему мнению и реакции – не хочу, чтобы ты на его глазах отвесил челюсть и начал, поскуливая, грызть новехонький ковер. Но дела и вправду хуже, чем ты думаешь. И приготовься говорить перед слушателями. Там будет Ландесман. Ты, я, Ландесман и президент.
– Потрясающе! А Мак?
– Про Мака лучше не вспоминай. Он вроде как в опале – Чарли, кажется, доверяет ему не так безраздельно, как прежде. Может, дело в его романе с Эллен Торн – думает не о том, тратит время, которое должно принадлежать Чарли… Но, ты понимаешь, это скользкая почва. Они не могли бы отдавать ему больше времени, даже если бы блюли целибат. Нет, Бен, не знаю, откуда это идет, но Чарли в последнее время немножко… страшно сказать – становится параноиком. Понятно, как не стать в его положении? Хэзлитт празднует победу три дня из четырех. Может, Мак просто подвернулся под горячую руку. В общем, об этом помолчим. Я хочу, чтобы ты чем-то уравновесил чернуху и ужасы, которые обрушивают на президента Эллен и Олли. Они меня с ума сведут. Как раз когда ему особенно нужна поддержка!
Лимузин медленно свернул с Пенсильвания-авеню, миновал пост охраны и так же медленно покатил по дорожке под навесом деревьев ко входу в Западное крыло Белого дома. Слева, на обычном месте, в раскаленной тени, изнывая от жары, толпились корреспонденты радио и телевидения. Их софиты, зонты для тени и звукозаписывающая аппаратура складывались в картину экспедиции сафари, разбившей постоянный лагерь. Они критически рассматривали лимузин. Кто может скрываться за тонированными стеклами? Когда машина остановилась у крыльца и швейцар в униформе вышел открыть двери, корреспонденты, присмотревшись, отметили прибытие Ларкспура, что было далеко не новостью, и друга президента Бена Дрискилла – тоже на новость не тянет. Очевидно, о смерти Дрю Саммерхэйза здесь еще не знали. Ларкспур кивнул в сторону репортеров, но те так размякли на жаре, что поленились ответить. Когда они скрылись из вида, он шепнул Бену:
– А, если бы они только знали…
– Скоро узнают, – отозвался Дрискилл.
– Верно, так что нам предстоит решить, что тогда делать.
Стоило войти в Западное крыло, как внешний мир ощущаться переставал. Здесь круглый год стояла весна, вазы полнились свежими цветами. Сотрудники, пропускавшие вас через сканеры, неизменно улыбались и заводили приветливую беседу, словно у них на целом свете не было забот. Улыбчивый чернокожий охранник был, говорят, самым сильным человеком в Вашингтоне – качество, в прошлом раз-другой пригождавшееся при встрече слишком шумных гостей. Гид и секретарь стояли рядом со знаменитой актрисой, заглянувшей наскоро поприветствовать президента. Чарли Боннер как-то заметил, что очень странно сознавать себя стоящим в центре мира, при том, что жизнь твоя течет спокойно и даже счастливо.
– Это служба, только и всего, и иногда слишком легко забыться. Появляется привычка думать, что все в порядке просто потому, что все так вежливы и никто никого не убивает на лестничной площадке… Но, по правде, ты постоянно висишь на волоске над мусорной кучей.
