Степаниде было жутко приятно это слышать.
— Они мне тоже понравились, — ответила она. —
Спасибо вам, тетя Липочка.
— Не за что. Я рада, что все довольны. И им хорошо, и
тебе тоже. Ну как ты там одна, не голодаешь?
— Да что вы! Мне тут Матильда наготовила… И вообще, я ж
не маленькая.
— Да большая, большая, от горшка два вершка! —
засмеялась тетя Липа. — Все вы нынче невесть какие самостоятельные чуть не
с пеленок. Ну, если вдруг возникнут какие-то трудности, звони, не стесняйся.
— Спасибо. Обязательно.
«Сколько все-таки хороших людей, — подумала
Степанида. — Хотя и дряни всякой тоже хватает, куда денешься».
Глава V. Приготовления к визиту
Прошло несколько дней. Степанида каждый день бегала к Юлии
Арсеньевне, и они подружились. Девочка с нетерпением ждала, когда можно будет
пойти туда, и с не меньшим нетерпением ждала ее Юлия Арсеньевна.
Натку Истомину Степанида видела только в школе. Она всякий
раз спрашивала, как здоровье Наткиной мамы. Та отвечала, что немного лучше. А
про картину Сислея они больше не говорили. Да и что говорить, если все в
порядке?
Но вот однажды вечером дома у Степаниды раздался телефонный
звонок.
— Степа, послушай! — узнала она Наткин
голос. — Я не знаю, как мне быть…
— Натка, что стряслось?
— Понимаешь, я звоню Алке, а ее нет дома, тогда я
решила тебе позвонить, ты говорила, что…
Степанида почувствовала, что Натка страшно взволнована.
— Степочка, мне сейчас позвонил один папин знакомый и
попросил разрешения привести к нам одного иностранца, француза, чтобы показать
ему картину! Я не знаю, что мне делать.
— А что ты ему сказала?
— Пока ничего… То есть я сказала, что должна спросить
разрешения у мамы…
— А твоя мама этого человека знает?
— Знает, конечно.
— Но тогда… Может быть, она разрешит.
— Она-то, скорее всего, разрешит, но ведь она ничего не
знает про тот случай…
— Натка, но мы же вроде пришли к выводу, что ничего не
было?
— Степ, но я же не сумасшедшая.
— Значит, все-таки картинка пропадала?
— Значит, пропадала…
— Тогда сделай так — скажи этому дядьке, что мама тебе
не позволила никого приводить в квартиру в ее отсутствие. А кстати, он знает,
что твоя мама в больнице?
— Знает, да.
— А на фиг тому французу вашу картину смотреть? Чего
ему так приспичило?
— Ну, он, кажется, какой-то специалист по
импрессионистам, а тут неизвестная картина Сислея…
— А откуда же он про нее узнал? От этого дядьки,
который тебе звонил?
— Наверное. Откуда же еще?
— Что-то мне это не нравится. Знаешь что, Натка, а у
тебя из взрослых никого нет, с кем ты могла бы посоветоваться, кроме мамы,
чтобы ее не волновать?
— Нет, никого…
— А вообще-то, Натка, думаю, ничего опасного тут нет!
— Почему ты так думаешь?
— Но ведь он к тебе открыто обратился с просьбой, и
если бы что-то случилось, вы бы все сразу на него подумали… Он тебе не велел
держать ваш разговор в тайне, никому про него не говорить?
— Нет.
— Вот видишь! Смело спроси у мамы разрешения, ничего не
говоря про тот случай, и если она разрешит, то…
— А если нет?
— Знаешь, чтобы не мучиться, просто скажи ему, что мама
не разрешила. И все дела. Мол, когда она выйдет из больницы или когда папа твой
приедет, пожалуйста, а пока ты одна, она не разрешает. И все дела!
— Ты думаешь?
— А чего тут думать? Это же проще всего.
— А если мама узнает, что я ему наврала?
— Думаешь, он побежит к ней в больницу на тебя
доносить? С какой стати? И потом, никто же, кроме нас, не знает, что с этой
картиной что-то было… Нет, Натка, тут все чисто. И маму не стоит по таким
пустякам беспокоить. Да это же только нормально, если мама не хочет, чтобы к ее
дочке являлись какие-то неизвестные французы.
— Да, кажется, ты права, Степка. Мне такой выход очень
нравится. Честно говоря, мне как-то страшновато было бы…
— Тем более. Но мне все же интересно, что он тебе на
это скажет?
— А какое это имеет значение?
— Ну, если скажет — очень жаль, но ничего не поделаешь,
это одно, а вот если начнет на тебя давить…
— Тогда что?
— Тогда… Тогда надо будет им поинтересоваться. А
вообще-то он кто? Художник?
— Ну вроде… Дизайнер.
— А как его зовут?
— Филипп Аркадьевич.
— Он у вас в доме бывал?
— Сколько раз! Степка, ты его уже в чем-то
подозреваешь? Зря!
— Почему?
— Потому что, если бы у него были ключи, он мог бы
спокойно привести хоть пять французов, когда я в школе или в больнице!
— Нат, ну что ты городишь? Я ведь не сказала, что он
тогда брал твою картинку! Он, скорее всего, к этому вообще отношения не имеет!
Но просто… Осторожность в таком деле не помешает! Поняла?
— Поняла. Значит, как я с ним поговорю, так перезвоню
тебе, да?
— Именно. Ты сама ему звонить будешь?
— Да, но только завтра вечером, после больницы.
— Отлично. Договорились. А фамилию этого Филиппа
Аркадьевича ты знаешь?
— Знаю. Пешнев. А тебе зачем?
— Просто так, из любопытства.
На следующий вечер Наташа позвонила снова.
— Ну что? — сразу спросила Степанида. — Что
он сказал?
— Обиделся жутко! Возмущался! Он порядочный человек, а
его черт знает в чем подозревают, и вообще, он не понимает такого отношения к
друзьям, и все такое. А потом вдруг стал ласковый-ласковый и говорит:
«Наташенька, а может, мы обойдем мамин запрет? Ты пойми, человек приехал из
Франции, через три дня уезжает, ему страшно важно увидеть это полотно, какой от
этого вред? Не боишься же ты меня?»
— А ты что сказала? — спросила Степанида.
— А я сказала, что не могу обманывать маму.
— А он?
— Он просил меня еще подумать и сказал, что позвонит
завтра. Он, видно, наобещал тому французу, и ему теперь неудобно. Как ты
думаешь, может, все-таки пустить их?
— Ну, наверное, можно, но только надо, чтобы ты была не
одна. Чтобы был кто-то из взрослых.
