— Сцилла, я постараюсь, ладно? Идет война, знаешь ли. Я в последнее время тоже основательно занят.
— Глупости, Роджер. Уж пару часов найти можно. Если иначе никак, я сама тебя отведу. Можем назначить свидание и все такое. Как в Париже.
— Я хотел тебя кое о чем спросить…
— Да?
— Когда мы виделись в последний раз, ты положила мне кое-что в карман халата. Я нашел много позже… Припоминаешь?
— Боюсь, что нет, дорогой. Так давно это было. Я была совсем девочкой! Наверно, ты вскружил мне голову.
Она сдержано улыбнулась и пожала плечами.
— Неважно… Просто вспомнилось. Я думал, может, и ты вспомнишь, если тебе повторить. Отрывок стихотворения.
— Ну тогда, — сказала она, — до завтра. Мне пора выручать мужа. Он уже озирается, как загнанный зверь.
Уже отворачиваясь, она вдруг проницательно взглянула на него:
— Ты удивился, что я вышла за Макса?
— Вероятно, такие вещи всегда застают врасплох.
— Он был очень терпелив. Ждал и не оставлял меня.
Он смотрел, как она проходит по комнате, а потом кто-то объявил, что сейчас по радио передадут обращение премьер-министра к палате общин. Монк Вардан появился рядом с Годвином и проговорил:
— Голос моего повелителя. Боюсь, выступление будет не слишком веселое. Время жестких решений и все такое.
Алджи Несбитт возился с настройкой. Трещали помехи, кто-то крикнул, что даже представителю министерства иностранных дел пора бы научиться обращаться с обычным радиоприемником, кое-кто захихикал. Несбитт, от усердия высунув кончик языка, крутил репродуктор. Лицо у него блестело от пота.
Знакомый голос прорвался сквозь помехи, и в комнате мгновенно стало тихо, словно кто-то набросил платок на клетку с птицами. Годвин еще думал о повзрослевшей Сцилле Худ, пытаясь связать ее новый облик с дерзкой девочкой, которую он помнил по Парижу. Как тогда, так и теперь, она не знала страха. Не боялась воскресить прошлое. Годвин сомневался, что сам решился бы сделать это так непринужденно; она держалась так, словно прошло не тринадцать лет, а одно мгновение. Она явно посылала ему шифрованные сигналы, но у него не было ключа к этому коду. Черчилль, как он полагал, тоже вложил в свою речь какие-то намеки, учитывая, что его услышат не только простые люди, но и политические деятели всего мира. Но какую бы скрытую мысль ни несло послание, первый его смысл был как нельзя более ясен: он говорил об угрозе вторжения Гитлера в Англию, если ему удастся пересечь Ла-Манш, и давал клятву, что если придется, они будут сражаться у последних рубежей империи. Но прежде станут драться зубами и когтями за родную землю.
— Мы будем сражаться на побережье, — говорил он, — будем сражаться на полях… — Помехи заглушили фразу, и следующее, что они услышали, было: — Мы не покоримся.
Вардан собирался уходить, и Годвин прощался с ним, когда, утирая лицо белым носовым платком, подбежал Несбитт.
— Вы должны непременно представить меня даме. Я ее преданный поклонник. А теперь, говорят, она делает кино. В баре звучало имя Грира Фантазиа… Никогда не думал, что он увлекается кинематографом. По правде сказать, говорят, он и не увлекался, пока не познакомился с миссис Худ. Судя по тому, что я о ней слышал, можно надеяться, что фильмы будут в стиле непристойного варьете. Видно, она продемонстрировала себя Гриру в какой-нибудь постельной сцене. А кое-кто считает, что ее заполучил сам Корда… И Якоб Эпштейн. Лично я ставлю на Фантазиа. Доказательств, понятное дело, нет, хотя по слухам, если постараться, можно достать ее снимки с этим, как его там, актером… Сэмом Таунсом. Но я, к сожалению, их не видел.
— Не стоит верить всему, что говорят, — заметил Вардан. — Она красива и знаменита. И, смею сказать, Макса Худа лучше не задевать. Я бы, например, не рискнул.
— Ну, не скажите, — возразил Несбитт. — Говорят, он так влюблен, что ничего не желает замечать. Думает, у нее это пройдет с возрастом.
Годвин пристально взглянул на Несбитта.
— Я уверен, что все эта пустые сплетни. Я и о себе наслушался историй… без единого слова правды. Просто грязные люди норовят испачкать грязью все вокруг. Людям нравится считать других как можно хуже, вы согласны? Макс Худ не дурак, и он замечает все, что следует замечать.
— Вы его хорошо знаете?
— Раньше знал. Он, видите ли, великий человек.
— Что вы говорите, старина? — поднял брови Несбитт. — А я знаю только про его похождения в пустыне с Лоуренсом. Очень давние дела. Может, он малость размяк с тех пор, как девочка подцепила его на зубок.
— Миссис Худ я тоже знаю с тех времен. Ей тогда было четырнадцать. Я знал и ее семью.
— Ах да, еще и ее матушка, Памела Ледженд. Я слышал, горячая кровь досталась молодой Сцилле по наследству от старой перечницы. Когда-то леди Памела наделала немало шума.
Годвин проговорил:
— Вам чертовски повезло, что вас не слышит Макс Худ.
— Ну уж не такой я идиот, чтобы говорить все это при Максе Худе!
— Злить Макса неблагоразумно, — заметил Вардан. — Мягко выражаясь.
— Ну вот, я точно знаю, что Сидни Джейкобс провел со Сциллой Худ ночь в Гааге или там в Амстердаме. Старина Сид познакомился с ней у кого-то в гостях, и ночь еще не кончилась, а она уже играла мотивчик на его флейте. И Берти Уилберфорс — ну, вы же знаете Берти, того, что сто лет как окопался у «Лорда», — так вот, Берти как-то перебрал малость в «Брэтсе», и побился об заклад с молодым Пулом, что тот найдет в одном местечке между ногу Сциллы Худ родинку — если когда-нибудь получит шанс произвести тщательное обследование.
— Монк, — процедил Годвин, — с меня хватит.
— Бросьте, старина, — ухмыляясь, продолжал Несбитт, — не заводитесь. И вообще, что она для вас? Я просто поддерживаю разговор, пересказываю то, что слышал. Простите, если задел больное место.
Годвин тяжело опустил руку ему на плечо.
— Я прошу вас немедленно оставить эту тему, или я заведусь так, что вы и за миллион лет не опомнитесь. Если надо кому-то врезать, меня не остановит то, что человечек мелок, глуп и пьян.
— Кулак тут не поможет, — глубокомысленно заметил Вардан, — хотя сражение за честь дамы принесет вам славу. А вы, Алджи, ведете себя совершенно неприлично. Кажется, вы считаетесь чем-то вроде дипломата, но, продолжая в том же духе, вы карьеры не сделаете. Он не стоит внимания, Роджер. Слишком много выпил и…
— Я ухожу, — сказал Годвин, — а этого типа советую вышвырнуть в Нил и скормить первой достаточно крупной твари, какая проплывет мимо.
На следующий день она пришла к нему в номер. На ней был шелковый французский костюм под цвет ее глаз. Черепаховый браслет на запястье, такое же ожерелье на кремовой блузе, кольцо с камеей на одной руке, с бриллиантом — на другой. Короткие волосы были зачесаны на пробор, по-мужски. И мягкая шляпа напоминала мужскую панаму. Войдя в затененную комнату, она сорвала ее с головы и закинула на первое попавшееся кресло.
