— Конечно, совпадение, разве вы не заметили? Мы ведь как раз о нем говорили, верно? И как раз там, где мы с вами столкнулись. Практически у него перед дверью. Ну, так я это называю совпадением.
Роджер вздохнул. До Беркли-сквер было еще далеко. Может, он сумел бы придушить Сэма Болдерстона и оставить его в переулке, чтобы тело поутру нашел дворник. Однако надежды на такой поворот событий было мало.
— И, думаю, к концу дня мы успеем выбраться, унося шкуры целыми и скальп великого вождя на поясе. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, само собой. Но шансы у нас приличные.
Макс Худ сидел в клубном кресле, блестевшем медными обойными гвоздиками. Пылающий огонь согревал кабинет. Бар-глобус был раскрыт, и гостям предложено смешивать себе напитки по вкусу. Себе он налил рюмочку солодового и цедил его, как коньяк «Наполеон».
Подполковник Мартин Джеллико из ближневосточного диверсионного корпуса был назначен заместителем Худа в предстоящей вылазке. Это был коренастый, крепко сбитый человек чуть старше сорока, напоминавший Худа и ростом, и сложением. Под красным, обгоревшим на солнце носом топорщились густые усы. Одет он был в свободный костюм и сидел возле глобуса, лениво раскинувшись в кресле. Поза была обдуманной. Казалось, что, скинув форму, он намерен был в полной мере наслаждаться жизнью, чего бы это ни стоило, даже рискуя быть похожим на жиголо. От него пахло лаймовым одеколоном. Под костюмчиком, под небрежной позой скрывалась чистая сталь. Шесть пулевых ранений, если верить Монку Вардану, который был в курсе таких вещей и сидел сейчас в кожаном кресле лицом к огню.
Годвин устроился на дальнем конце кушетки. Его, как тогда, в Северной Африке, в пустыне с Максом Худом, охватило нетерпение, смешанное со страхом оказаться внутри войны, участником, а не наблюдателем. Джеллико прервал сосредоточенное изучение отблесков пламени в своих блестящих туфлях и поднял взгляд:
— Я вам скажу, мне нужны чертовски хорошие шансы на возвращение. Я не шутя поклялся, что больше не дам себя подстрелить. И меня решительно не влекут самоубийственные предприятия.
Монк Вардан развернул свое длинное тощее тело, чтобы взглянуть на Годвина.
— Это он вас запугивает, Роджер. Шуточки старых вояк. Правда, Мартин? Макс?
— За Роджера особо не беспокойтесь.
Худ улыбнулся жесткой усмешкой, которая не слишком ободрила Годвина.
— Нам с ним уже случалось слышать полуночные колокола. Роджер не подведет.
— Ничего не имею против Годвина, — сказал Мартин Джеллико, разглаживая усы костяшками пальцев, — но меня не слишком вдохновляет перспектива рисковать медными задницами моих мартышек ради явной пропаганды. Как если бы Тедди Рузвельт затеял отправиться в горы Сан-Хуан в компании с Уильямом Рэндольфом Херстом. Это ведь мне предстоит вымазать рожу жженой пробкой, которая лезет и в рот и в нос, и барахтаться в холодной воде, мечтая не захлебнуться, в то время как личные телохранители проклятого Роммеля норовят меня расстрелять и забросать своими здоровенными фанатами — и других парней, ясное дело, но самое главное, меня — и все это ради статейки в «Дэйли блатт»? Что-то я сомневаюсь, стоит ли оно того?
— Меня, насколько я понимаю, ввели вдело в последний момент, — сказал Годвин. — Пропаганда здесь — побочная выгода.
— С вашего позволения, я поясню один раз и для всех, — сказал Монк Вардан. — Вы можете быть уверены, что я представляю здесь ПМ. Основная цель «Крестоносца» — освободить Тобрук и отбить армию Роммеля, обратить их в бегство. В конце концов, настала их очередь побегать. В преддверии операции «Крестоносец» могут быть проведены различные акции с целью отвлечь и привести в замешательство врага — как итальянцев, базирующихся в Киренаике, так и немцев в Беда Литториа. Бригадир Рейд и ловкач Стирлинг со своими парашютистами сделают все что могут. Мы намерены вывести Роммеля из равновесия, заставить его непрерывно оглядываться, пугаться каждой тени. Наша цель — цель «Преторианца» — обезглавить зверя, лишить его мозга, если можно так выразиться. Самого Роммеля. Пораженные потерей вождя, творца своих побед, они придут в замешательство… и, прежде чем успеют опомниться, «Крестоносец» обрушится на них всей нашей огневой мощью. Лучшая пропаганда — это освободить наших «Крыс пустыни» и разбить войска Роммеля. Именно это мы и намерены сделать. Мысль ввести в операцию американского корреспондента возникла позже. Это хорошая мысль — и роль Роджера достаточно важная. У него большая аудитория — и здесь, и в Штатах. Мы хотим провести эту акцию и хотим, чтобы о нашем успехе было рассказано самой широкой аудитории и самым популярным голосом… мы хотим использовать Годвина, чтобы еще прочнее спаять нас с янки, это понятно… потому что в этой войне Британия и Америка должны быть едины… нам необходимо заставить Америку слезть с тюфяка и выйти в поле…
Макс Худ негромко сказал:
— Не надо произносить перед нами речей, Монк. Вы и так можете причислить нас к обращенным. Думаю, все здесь присутствующие хотят, чтобы Гитлер проиграл войну.
— Меня занесло, да? Со мной бывает.
— Виноват Мартин, что вообще завел этот разговор. Мартин вечно сует нос в материи, которые его не касаются. Например, почему и зачем. Он забывает, что мы просто солдаты. Черта, отчасти обеспечивающая его довольно скудное обаяние.
Джеллико рассмеялся, вдруг просветлев лицом.
— Ладно, ладно. Все правильно, Монк. Возвращаясь к делу, как нам провернуть это хреново шельмовство в Беда, так ее разэтак, Литториа?
— Вот именно, — сказал Макс, — как нам его провернуть. Я тебя обрадую, Мартин: у меня уже есть план. Иди-ка сюда.
Он прошел к длинному библиотечному столу, стоявшему вдоль книжной полки.
— Настало время наглядных объяснений.
Годвин честно пытался разобраться в картах и рекогносцировочных снимках, сделанных, в том числе и Максом, шесть недель назад, когда замысел только начал складываться. Он пытался, но скоро запутался, все снимки слились для него в одно пятно. Где-то в доме играл патефон, и ему с трудом удавалось отвлечь мысли от Сциллы. Где-то наверху она принимала ванну, или читала, или слушала пластинки, и музыка поедала его заживо. Она, как нарочно, зная, что Годвин в доме, ставила записи Хатча, любимого обоими, записи, под которые они любили друг друга. Все они впервые услышали его в том маленьком парижском клубе на площади Клиши, где он исполнял песни Кола Портера, утирая красивое лоснящееся черное лицо белым носовым платком. Лесли Хатчинсон, хотя уже тогда все звали его Хатч, и пел он как ангел, а они все еще только начинали знакомиться друг с другом, и никто не подозревал, к чему это приведет. А теперь она наверху крутила его записи «Mist on the River», и «Star Dust», и «All the Things You Are», а внизу Годвин залпом опрокинул в себя скотч, пока ее муж объяснял, как им устроить убийство бога войны в пустыне.
Годвин до сих пор считал, что операция будет простым броском через пески, с разгромом штаба Роммеля и его убийством — или похищением, как он по наивности надеялся, — а потом обратный бросок к резиновым плотикам и отчаянная гребля до подлодки. Но все оказалось не так просто.
