— Право же, старина, вы только вчера познакомились!
— Она быстро западает в душу, — сказал Годвин.
— Роджер, — сказал Клайд, — ты еще узнаешь, что она пробирается в душу быстрее всех на свете. Мировой класс!
Худ смеялся.
— Ну вы и парочка. Она же ребенок! Всего-навсего милое дитя, которое растет среди взрослых. А послушать вас, — он покачал головой, — вы из нее делаете какую-то Кики!
— Ну, только не это, — сказал Годвин, тоже рассмеявшись, — ведь все мы знаем, что Кики — это Клотильда.
— Черт подери! — хлопнул его по спине Клайд. — Ну не чудесно ли! Разве жизнь не прекрасна? Какой день, какой день!
Калитка, скрипнув петлями, распахнулась перед хохочущей компанией.
Она улыбнулась, глядя на них.
В руках у нее был фотоаппарат.
— Сделайте красивые лица, — велела она.
Годвин думал: «Ничего красивее я в жизни не видел. Она даже лучше фонтана Медичи».
Щелк!
Глава тринадцатая
Годвин собрался заглянуть в контору проверить, не придумал ли для него Свейн какого-нибудь задания на субботний вечер. Клайд и полковник Худ отправились с ним просто чтобы взглянуть на парижскую контору «Геральд», в которой, как уверял Годвин, не было ничего примечательного. Но стоял теплый субботний вечер и в Париже пахло цветущими каштанами.
Окна в конторе были распахнуты настежь, и большой черный вентилятор гонял горячий воздух по отделу новостей. За столом правки сидел не Турбер, и Годвин сомневался, что когда-нибудь увидит его за этим столом.
Кабинет Свейна располагался на дальнем конце этого пещерного зала. Дверь в него была открыта, а по зернистой стеклянной стене взад-вперед двигалась тень Свейна. Стрекотали пишущие машинки. Пара репортеров в нарукавниках курили у окна и жаловались, что не попали в Сен-Клод на финальный матч.
— Идем, — предложил Годвин, — познакомитесь с моим боссом.
Просунув голову в открытую дверь, он увидел Свейна у окна: плотный коротышка в жилете, галстук косо свисает из-под старого воротничка, наполовину отстегнувшегося от рубашки. Он говорил по телефону.
— А Мерлю Б. Свейну на это наплевать, Эркюль. Понял, парень? Мои пять сотен американских долларов за то, что он это сделает! — он нетерпеливо кивнул от телефона, жестом велев Годвину заходить, и вскинул бровь при виде двух незнакомцев, вошедших следом. — Вот так, а твой внебрачный лягушачий сын — кретин! Мерль Свейн в этом понимает, всегда понимал и будет понимать. Мерль Свейн ставит только наверняка! Что? Oui, oui, oui, жалкий ты человечишко! Couchon!
[36]
— Он отрывисто засмеялся. — И тебе того же, Эркюль!
Швырнув трубку на вилки рычагов, он повернулся к гостям.
— Мой парижский букмекер. Пятьсот зеленых при десяти к трем. Пять штук у меня в кармане. Первое дело в азартных играх — исключить азарт. Никаких случайностей. Случайность — это то, что нас губит. Ставить наверняка — вот правило Мерля Свейна. Это что за типы, Годвин?
Годвин представил спутников, и Свейн, выпятив нижнюю губу, одобрительно кивнул.
— Ну, не роняй меня, мамочка! Расмуссен! Вы для меня — будто старый знакомый! Из этого вот юнца Годвина, вопреки всякой вероятности, вышел писатель — и он написал о вас очень приличную штуку. — Он подарил гостям кислую улыбку. — Как вам понравилось?
— Господи, — заявил Клайд, который полностью вошел в роль мужлана, только что ногами не шаркал, — да я ее и не читал! На старину Роджера можно положиться. Я отдаю себя в его руки. Лишь бы он имя не переврал.
— И полковник Макс Худ… Мерль Свейн горд, что может пожать руку человеку, который…
— Я тоже рад познакомиться, старик. Вы делаете ставку — неужели на лошадей?
— На сей раз нет, полковник.
Свейн обливался потом, пропотевшая рубашка липла к его круглым плечам. Он смахнул со лба жидкую седую прядь.
— Я поставил пару су на двигатель истории.
И он застенчиво улыбнулся.
— Что вы говорите? Вы, должно быть, пророк?
— Мерль Б. Свейн оседлает волну истории — потому что если ее не оседлать, она вас снесет, сметет и следа не останется!
— О чем, черт возьми, говорит этот малый? — ухмыльнулся Клайд.
— О мистере Ч. О. Линдберге, известном также под именем «Двигатель истории»! Я, как вы понимаете, говорю об авиации. Годвину я уже говорил… помнится, я вам даже орал, — а, Годвин? — что Ч. О. Линдберг это сделает! И он это сделал, он уже близко!
— А, летун, — кивнул полковник. — Вы получили о нем известие?
— Вы с ним родственные души, верно, полковник? — Свейн не сводил глаз с собеседника. — Один в ночном небе, должно быть, это как в пустыне, где человек чувствует себя маленьким и чертовски одиноким.
— Там вы не один, — возразил Худ. — С вами пустыня и ваш верблюд. — Он улыбнулся поджатыми губами. — А у мистера Линдберга остается ночное небо и его аэроплан, и звезды. Нет, он не одинок. Он просто не здесь. Вне времени — я-то знаю, я там бывал. Нет, вы там не одиноки.
— Ну, пусть не одинок, главное, его видели! Поступают телеграммы, с самого утра, последняя пришла только что. — Он взмахнул пачкой бланков. — Он долетел до Ирландии. Его видели над островом Валентией в Ирландии… черт, он добрался… теперь ему только держаться на курсе! А Ллойд все еще котирует его шансы на посадку в Париже десять к трем. Господи Иисусе, они заслуживают, чтобы с них содрали последнюю рубашку.
Он склонился над картой, расстеленной на длинном столе и ткнул указательным пальцем в точку.
— Вот здесь Валентин.
Другим указательным пальцем он постучал по Парижу.
— Вот Париж. Паршивые шестьсот миль. Если хватит горючего… ну, ему это раз плюнуть, полковник. Сто миль в час…
Свейн вытащил карманные часы, щелкнул крышкой.
— Сейчас четыре часа. Он будет здесь около десяти. Вы, ребята, пьете шотландский виски? Давайте, берите стулья и выпейте со мной за Ч. О. Линдберга из Миннесоты. Мы еще получим сообщения, когда он будет лететь над Англией. Должен пересечь ее примерно здесь.
Палец указал на Плимут.
— Годвин, вы, дружище, не сумеете ли заставить работать этот чертов вентилятор? Я исхожу паром.
Годвин потянул провод.
— Вилка не вставлена в розетку, сэр.
— Ну, боже мой, сынок, воткните ее и давайте выпьем. Над нами вздымается волна истории. Надо встретить ее в полной готовности.
Он ухмыльнулся и прилепил сигарету к нижней губе.
— За богатство, джентльмены. Я вот-вот стану богачом…
