– Нет. – Я снова уселся в дедовское кресло. – И что же это за история, Артур?
– Атака Флауэрдью, – повторил он, – это пример необычайной храбрости, хотя абсолютно безрассудной, чистое донкихотство. Последняя атака английской кавалерии, во время «большой войны», разумеется. С саблями наголо англичане атаковали немецкие позиции, прорвали их, развернулись и поскакали назад. Сам Флауэрдью выполнил то, что задумал, и погиб смертью, уготованной ему судьбой. Всем нам суждено умереть, Джон.
– Я знаю, Артур.
– Как ты там?
– Держусь. Потрясен, понятно. Столько погибло людей вокруг меня.
– Все мы довольно скоро умрем, – пробормотал Артур. – Важно продержаться до конца, во что-то веря. Сложность, конечно, заключается в том, что нет ни черта, во что действительно стоило бы верить. Во всяком случае, мне так кажется. Дела оставляют желать лучшего… – Казалось, он хватил лишку пунша и мысли у него путались.
– Вам следует лечь спать.
– Да и я так считаю. Я старик, к тому же простуженный, и мне надо лечь спать. Ты совершенно прав.
– Завтра увидимся.
– Береги себя, – сказал он устало. – И не забудь прочитать молитву на ночь.
– Какую молитву, Артур?
– А ту самую:
Пока почию я на бренном ложе,
Ты душу грешную храни, о боже.
Но коль умру до утренней зари,
К себе на небо душу прибери.
– Хорошо. Я обязательно прочту ее перед сном.
– Тогда спокойной ночи, Джон.
– Доброй ночи, Артур.
16
Я сидел за столом, стараясь припомнить все, что произошло со дня моего приезда в Куперс-Фолс, пытаясь найти какое-то объяснение. Все в конечном счете сводилось к документам Остина Купера, сложенным в коробках, находящихся в хранилище библиотеки. Именно они заставили Сирила возвратиться домой, где он и был убит, прежде чем успел добраться до документов. Именно из-за них он срочно вызвал меня телеграммой, и только по чистой случайности я остался жив после покушения на меня на шоссе. И кто бы ни был тот, кто задушил Полу Смитиз, именно он выкрал документы, выкрал все, за исключением того металлического ящичка, который теперь намеревался открыть Питерсон.
Зачем и кому понадобились эти документы? Они касаются периода, который сейчас стал достоянием истории, касаются дела, похороненного под обломками Третьего рейха. И тем не менее из-за них по-прежнему гибнут люди.
Не знаю, сколько времени я подсознательно различал какой-то звук, доносившийся снаружи. И вдруг он исчез, и в море других звуков образовался провал. Я обратил внимание не на сам звук, а на то, что его не стало слышно.
Я подошел к окну. Из-за света в доме что-либо разглядеть во дворе было невозможно. Вглядываясь в темень, я вначале уловил лишь треск оконной рамы. Осколки стекла брызнули мне в лицо, а уж только после этого я услышал короткий гулкий щелчок выстрела, увидел, как расщепилась деревянная обшивка на противоположной стене у камина.
Я машинально бросился на пол, на четвереньках пополз к столу, протянул руку и погасил свет. И хотя особых усилий для этого не потребовалось, через пять секунд я буквально задыхался, скованный страхом: кто-то только что стрелял в меня. И вот, стоя на коленях у стола, я наконец со всей ясностью понял – собственно, мне давно следовало догадаться, а Питерсон об этом должен был знать, – что, поскольку их первая попытка убить меня не удалась, это вовсе не означает, что они отказались от своего намерения. Какой бы ни была причина, они хотели убрать меня, как убрали Сирила и Полу. По всей видимости, они считали, что я, пока жив, каким-то образом представляю для них опасность.
И вот теперь я был у них в руках. Нашарив телефон на столе, я снял трубку, заранее зная, что услышу безмолвие. Они оборвали телефонный провод сразу после моего разговора с Артуром. Я остался совсем один, отрезанный от мира. Меня трясло от страха, и я с трудом держал себя в руках.
Снаружи не доносилось ни звука, только выл ветер. Во рту ощущался гадостный кислый привкус, и, как ни странно, меня вдруг охватило чувство стыда. И чем дольше я лежал у стола, вспоминая погибших дорогих мне людей, тем острее оно становилось. Сирил. Пола. Отец. Мать. Маленькая Ли… «Ты прав, Артур, – думал я, – всех нас ожидает смерть. И моя затаилась среди сугробов совсем близко, во дворе».
Вряд ли то, что я испытывал, можно было назвать мужеством. Я далеко не храбрец. Однако, распластавшись на полу библиотеки, я почувствовал, как во мне нарастает ярость. Мне все это осточертело, я устал от того, что умирают мои близкие, что какие-то негодяи бьют меня по черепу, стреляют в меня, убивают хороших, порядочных людей. Я думал о том, что во дворе в снегу прячется какая-то презренная сволочь, которая хочет уничтожить меня, считая, что я идиот, тупая мишень, цуцик, наложивший в штаны от страха, которого достаточно отсечь от его покровителей, чтобы спокойно и методично добить.
Эта ярость заставила меня импульсивно сжать кулаки. Все, кроме меня, были мертвы, и мне не оставалось ничего другого, как заставить этого сукина сына попотеть, прежде чем он добьется своего.
Приняв такое решение, я ползком, словно ребенок, добрался до гостиной, дотянулся до выключателя и погасил свет. Комната погрузилась в темноту. Подобно шахматисту, я начал продумывать ходы вперед. Скрытый темнотой, я мог проползти по всем этажам из комнаты в комнату, повсюду выключая свет. Так я и поступил: из гостиной пробрался в холл, затем по паркетному полу в столовую, во вторую гостиную, в музыкальный зал, в оружейную…
Оружейная!
По-прежнему снаружи не доносилось ни звука. Теперь, когда в доме стало абсолютно темно, я увидел из окна просветы между облаками, сквозь которые пробивался лунный свет. Держась поближе к стене, я осторожно подкрался к тому окну, из которого лучше всего был виден двор. Вначале я различал только отдельные черные силуэты и темные группы елей, скелеты деревьев повыше да белоснежное пространство. Не было ничего, что напоминало бы человека. Но наконец я увидел его.
Высокая фигура, точно призрак, возникла из-за каких-то кустов в сотне ярдов от дома, и я тотчас понял, что за звук слышал недавно. Оказалось, кусты – это вовсе не кусты, а снегоход, и звук – рокот его двигателя.
Я затрясся от злости: это долговязое пугало на своем снегоходе собирается убить меня! Мне остается либо смириться, прочитав молитву, как советовал Артур, и уйти в небытие, либо отправить на тот свет самого убийцу. На миг в голове пронеслась мысль бежать, но я был так разъярен, что тут же отверг ее. Что это изменит? Не сейчас, так потом он все равно уничтожит меня, как уничтожил Сирила и Полу. Выхода нет. А поскольку мне нечего терять, по крайней мере, я хотя бы попытаюсь убить его.
Положение само собой упростилось. Я приблизился к стеллажу с охотничьими ружьями, вынул двуствольный «браунинг» со светлым прикладом, поскольку он сразу бросился мне в глаза в тусклом лунном свете, выдвинул ящик, где хранились патроны, взял горсть и вернулся к окну.
