Книга Люди огня, страница 135. Автор книги Олег Волховский

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Люди огня»

Cтраница 135

Наконец мы вылезли наверх. Я стащил противогаз и вдохнул полной грудью.

— Когда вернемся в Иерусалим — пойдем в русский квартал, — сказал Марк. — Там ресторан неплохой. Нам нужно расслабиться.

— Я бы лучше завалился спать.

— Не надейся, не заснешь.

Ресторан был с цыганами, расстегаями и русской водкой. Мы оккупировали ползала: я, Марк и охрана. Цыгане не в моем вкусе, водка тоже, но я отхлебнул.

— Пей, Петр, лекарство. — Марк, не поморщившись, опрокинул стопку. — Эй, ромалы! Давайте для моего друга что-нибудь, чтоб за сердце брало!

Мне было забавно смотреть, как Марк изображает из себя купца.

А потом нас рвало. То ли от водки, то ли от синильной кислоты, то ли от того и другого вместе. Я вернулся домой под утро в полуживом и крайне нетрезвом состоянии и упал на кровать.

Приближалась Ханука.

ГЛАВА 8

«Два великих предводителя было у народа Израиля — Моше [140] и Давид, царь Израильский. Моше сказал Всевышнему: «Господь мира, преступление, которое я совершил, — да будет именно оно записано за мной, чтобы не говорили: „Видно, Моше подделал Тору или сказал то, что не было приказано ему“.

А Давид сказал Всевышнему: «Преступление, которое я совершил, да не будет записано за мной». И все наказания, которым подвергался Давид, были вдвойне…».

Я решился на чтение Агады после того, как Арье пересказал мне одну из притч. Занятие обещало быть не занудным.

Шел месяц кислев [141] . Из больниц периодически поступали известия о смертях от последствий отравления хлорпикрином и синильной кислотой. От первого даже больше. Из найденных нами в пещерах людей почти треть не прожили и месяца. Все мои усилия по их спасению напоминали грех Давида: я не хотел, чтобы преступления мои были записаны за мной.

Среди семнадцати человек, вытащенных нами с нижнего уровня Бет-Гуврина после газовой атаки, оказался один бессмертный. Монах. Основатель монастыря Бар-Саба — Святой Савва. Он выжил и был переправлен в тюрьму. Я пока не собирался с ним встречаться. Не люблю местных анахоретов первых веков — уже пообщался в монастыре Святого Паисия на Синае, где нас с Марком держали в заключении.

В двадцатых числах ждали Эммануила.

Дварака появилась утром двадцать третьего: белый небесный город в лучах рассвета. Мы вышли навстречу. Она проплыла над Иерусалимом и приземлилась на востоке от города.

Господь шел к Золотым воротам по новой дороге, расширенной и украшенной, к новому Храму. Храм только вчера освободили от остатков строительного мусора и отдраили к приезду Эммануила. Я оглянулся: это было грандиозное сооружение. Огромный сияющий кристалл, золотой в лучах рассвета. Тонкие иглы металлических шпилей на вершинах хрустальных башен.

Эммануил шел, обнимая за плечи Иоанна и Якова. Иоанн сильно возмужал за эти годы: не смазливый мальчик — восемнадцатилетний юноша с глазами бессмертного. Я встретился взглядом с Яковом: он тоже умирал.

— Осанна! Осанна сыну Давидову!

Он шел по пальмовым листьям, брошенным на дорогу, народ в экстазе снимал одежды и стелил ему под ноги. Все было гораздо круче, чем весной встречали Властелина Мира, истинного и безраздельного.

Маймонид, глава «Законы царей и войн»: «И если встанет царь из дома Давида, говорящий Торой и занятый заповедями, как Давид — отец его… и будет вести войны Всевышнего — у него презумпция Машиаха. Если сделал и преуспел, и победил народы вокруг, и построил Храм на своем месте, и собрал заброшенных Израиля — это, безусловно, Машиах».

Эммануил занимался войной явно больше, чем Торой, но «сделал и преуспел». В том, что он истинный Машиах, уже мало кто сомневался,

Он обнял Матвея, мы с Марком преклонили колени. Он кивнул нам:

— Встаньте!

Я почувствовал укор совести. Я не хотел исполнять его приказа, я пытался спасти его врагов. Когда я был с ним, я словно переходил черту: в моих мозгах все переворачивалось, и черное казалось белым.

Мы поднялись на Храмовую гору и вошли в Храм, еще официально не освященный. Эммануил отошел в этом проекте и от храма Соломона, и от храма Ирода, и от описания Маймонида. Храмовое пространство было единым: ни Зала, ни Святая, ни Святая Святых.

— Эра Машиаха — иная эра. После освящения Храма все посты станут праздниками, а Господь будет со своим народом, и любой сможет прийти к нему. И не станет ни йешивы [142] , ни изучения заповедей, потому что заповеди будут начертаны в каждом сердце, как на скрижалях Завета.

Ультраортодоксы хмурились. Нет, говорил-то Машиах все правильно, только Храм получился уж больно реформистский. Но Эммануил был слишком силен, чтобы обращать внимание на ортодоксов.

Господь осмотрел здание:

— Неплохо. Молодцы. Сегодня, на закате, жду вас здесь.

В центре Храма вместо алтаря стоял стол. Присутствовали все апостолы: даже Симон, которого я не видел более двух лет, даже Том Фейслесс. Из Японии приехал Варфоломей, из Европы — Яков Заведевски. Я улыбался им, я ловил взгляды. Только мы с Марком были живыми, только мы еще не умирали. Эммануил сидел во главе стола. Рядом с ним Мария Новицкая. После памятных афганских событий она больше его не покидала.

Храм сиял багровым, где-то далеко трубили в шофар — или мне это показалось? Господь готовил причастие. Тайная вечеря.

Давно этого не было. Я возрадовался сердцем. Именно так, только высоким штилем! В этот момент я понял, что все мои метания, вся рефлексия объяснялась только долгим отсутствием этого хлеба и этого вина.

Чаша пошла по кругу, Господь преломил хлеб и протянул мне кусок. Я пригубил вино. Силоамское, но обычное Силоамское ничто по сравнению с вином причастия Третьего Завета. Я пригубил огонь, тот же, что в Китае, тот же, что в Японии. И мне мучительно захотелось рассказать ему о Терезе, моем предательстве, моем глупом милосердии, противном божией воле. Я предупредил его врагов. Это ли не предательство?

Эммануил в упор смотрел на меня.

Причастие закончилось. Мы встали из-за стола. Эммануил подозвал меня.

— Ты хочешь остаться, Пьетрос? Ты хочешь мне что-то сказать?

Мне стало страшно. Наверное, я побледнел.

— Останься! Я приказываю, — уже другим тоном сказал Эммануил.

Мы остались одни. Господь сидел за столом, я стоял перед ним.

— Ну! Давай, исповедуйся.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация