Сеньор Пачелли не сменил монашескую одежду на светскую — остался верен францисканской рясе и сандалиям. При этом стал еще более тощим, вопреки традициям своей нации. Ряса повисла мешком. В волосах вокруг тонзуры проглядывала седина. Он сложил руки домиком и наклонил голову. Крючковатый нос, как клюв птицы, смуглая кожа. Он сам напоминал птицу — ободранного орла.
— В Альпах сошел селевой поток, — сказал он, — Пути оказались под ним. Двое суток ехали! Интересный способ путешествий: поезд плюс вертолет. Уж лучше самолетом.
Я сомневался, что это лучше.
— В Центральном массиве проснулись вулканы, — сказал Матвей. — Ты уже знаешь?
Знаю, у меня есть привычка слушать новости.
— Почему бы им не проснуться? — вслух сказал я. — Им восемь тысяч лет. Для вулкана и миллион — не возраст.
— Сразу несколько, — добавил Матвей. — В историческое время не извергались. Пьетрос, что с нами происходит?
— Я-то тут при чем? Ты — бессмертный!
— Бессмертие не добавляет знаний.
— Тогда спроси у Господа.
— Сам попробуй. Такие вопросы его просто бесят!
Я перевел взгляд на Шарля, который сидел рядом со мной. Ему не стоило слышать этот разговор. Зря я его оставил.
— Теперь у вас нулевой уровень секретности, молодой человек, — сказал я и положил руку ему на плечо. Жест слишком покровительственный, но он не отстранился. Жжения в знаке не было. Хрен его знает! Одежда? Может быть, экранируется? Моя рука соскользнула на его кисть и накрыла знак. Жжения не было. Я перевел взгляд на Луку, потом на Матвея. Кажется, они ничего не заметили. Этот парень в рубашке родился!
Слишком расстроены? Или слишком сосредоточены на наших проблемах? Разговор напоминал похороны.
— У нас три случая чумы, — сказал Лука.
— Где конкретно?
— В Риме.
— Это плохо. Большой город.
— В наше время чума не очень опасна, — вмешался Шарль. — Она передается укусами блох. При современном уровне гигиены это зверь редкий.
— Да, если болезнь не перейдет в легочную форму.
— К тому же чума поддается лечению антибиотиками.
— Если не перейдет в легочную форму!
Пачелли насупился. Он был недоволен вмешательством в наш разговор. Да и я бы на месте Шарля не стал привлекать к себе лишнее внимание.
Я повернулся к нему.
— Вы потом изложите свое мнение, месье д'Амени, — жестко сказал я. — Сеньор Пачелли, продолжайте.
— Из трех случаев два — легочная чума.
— Это в рамках статистики?
— В среднем три тысячи случаев в год на планете, но в основном в Африке и Азии. У нас — первый за последние сто лет.
— Справитесь?
— Сделано все, что необходимо, но гарантии нет. Легочная чума передается, как грипп.
Я покусал губы.
— А СВС?
Он развел руками.
— Это хуже. Никто не знает, что с этим делать и почему это происходит. Чума — хотя бы известное зло.
Я подозревал, что с СВС следует бороться путем помазания дверного косяка кровью жертвенного ягненка. Но ответить так — значило отказаться от ответа.
— Десять казней египетских! — усмехнулся я.
Лука Пачелли улыбнулся в ответ так печально и обреченно, словно хотел сказать: «Пока не десять — все еще впереди».
Мы распрощались. Я пожал руки Луке и Матвею. Жжение в знаке, словно его помазали йодом. Все правильно. Никакого протеста это ощущение не вызывало, скорее наоборот: темная радость превосходства, ощущение общности.
Шарль тоже направился к выходу.
— Останьтесь, месье д'Амени. Садитесь, — сказал я, когда апостолы ушли. — У меня к вам несколько вопросов.
Он побледнел, сел на стул. Так, замечательно, пусть помучается. Тем более что у меня есть одно неотложное дело.
— Подождите минут десять, мне нужно сделать один звонок.
Я перешел в соседнюю комнату — пусть думает, что хочет. Если попытается сбежать, из здания его не выпустят — карантин. Даже с этажа не выпустят. Оружия у него определенно нет. Это уж проверили.
Меня волновала Овернь, точнее, Центральный Массив. Я слишком хорошо помнил Хиджаз. Небо над Меккой, полное вулканической пыли, рокот взрывов и поблекшее солнце сквозь тучи пепла.
Варфоломей писал из Японии. В его посланиях больше не было графиков, теперь — только факты. Активизация тихоокеанского вулканического пояса. Повсеместно. Огненный пояс дымил и извергался. Пока не катастрофически, с малым количеством жертв, зато практически постоянно. Небо над Токио посерело от пепла, и солнце приобрело красноватый оттенок.
На очереди Франция.
Я поднял трубку.
Филипп Тибо, французский наместник, был ставленником Иоанна, который всегда оставался рядом с Эммануилом, хотя официально отвечал за этот район. Посему месье Тибо не вызывал у меня доверия. Я его даже ни разу не видел — общались по телефону. Теперь вынужденно, из-за карантина.
— Да?
— Это Пьер Болотов. Доложите мне обстановку в Оворни.
— Ничего особенного. Два холма задымилось: Пюи-де-Санси и Пюи-де-Мари. Никаких извержений.
— Пока! Холмы рядом?
— Не совсем…
— Точнее!
— По разные стороны перевала.
— Что там рядом?
— Курорты, центр зимнего туризма, музей вулканов…
— Музей?
— Музей далеко, где-то в пятидесяти километрах от Пюи-де-Санси.
— Так! Музей закрыть, курорты эвакуировать!
— Музей недавно открыли. На строительство потрачено около миллиона солидов.
— Ну и хрен с ними!
— Вы преувеличиваете опасность, месье Болотов.
— Боюсь, что нет. А что говорят специалисты?
— Специалисты обеспокоены. Говорят, что тихие вулканы — самые опасные. Но они вечно делают из мухи слона!
Я вспомнил историю с извержением вулкана Монтань-Пеле на острове Мартиника в 1902 году. Там город не эвакуировали из-за близости выборов. После извержения остался в живых один негр, который сидел в тюрьме — стены спасли. Двадцать восемь тысяч человек погибли за несколько минут.
— Эвакуировать всех немедленно, я сказал! Хотя бы один человек погибнет — будете иметь дело с Господом! — заорал я и бросил трубку.
Терпеть не могу орать на людей, но иногда помогает.
Шарль сидел на том же стуле и почти в той же позе, как я его оставил. И правильно: бежать глупо.
