«На втором этаже? Окна на юг, в лес?»
«Совершенно верно. Ты прекрасно все помнишь. Пока мне необходимо быть рядом».
Прошло два месяца. Поль помогал Христиану в лаборатории и уже не удивлялся тому, что помнит не только тома по генетике, биологии и медицине, но и расположение реактивов на полках, трещинки на стенах и подробности вида в сад. Хозяин совершенно не раздражал его. Пару недель поплавскианская часть его души еще протестовала против наличия такового, но Христиан был на удивление тактичен и при каждой вспышке немотивированного возмущения своего сервента только твердил о «трудном периоде».
«Товаби, я понимаю, знания полезно записывать на имплантат, чтобы не тратить время на обучение. Но эмоции! Но память о планировке поселка и расположении комнат в лаборатории! Я же не план помню, не схему, а звуки, запахи, ощущения. Зачем весь этот ворох бесполезной и труднопрограммируемой информации? Это же очень трудно записать».
«Смотря как записывать. И вовсе не бесполезной».
«Товаби! Пожалейте меня!»
«Я тебя жалею. Поэтому пока не говорю всего. Отстань! В свое время все узнаешь. На завтра у меня для тебя послушание. Помоги ребятам в саду собирать яблоки. Я понимаю, что эта работа не для homo passionaris, но физический труд успокаивает. Тебе полезно».
Было жарко. Градусов двадцать пять. В саду еще не ощущалось начало осени. Ни одного желтого листа. Только ветви изогнулись под тяжестью крупных красных яблок.
Поль разделся по пояс и поднялся на середину лестницы. Хрупкая девушка с прямыми соломенными волосами и загорелым лицом подала ему сверху полную корзину яблок. Он взял яблоки и замер в нерешительности.
Он помнил эту девушку.
— Мария!
— Да. Значит, это ты! Товаби обещал, что ты скоро вернешься. Помнишь, ты обещал мне рассказать «Легенду об Истаре»? Расскажешь?
Он помнил. Они сидели на траве под яблоней вместе с этой девчушкой. Только был май, и яблони цвели. А он рассказывал ей какие-то истории и историю Истара обещал рассказать. «Только она очень печальная. Года через два, когда вырастешь». Ей было тогда лет тринадцать.
— Да. А что случилось тогда, два года назад?
Девушка помрачнела.
— Ты не помнишь?
— Нет. Я помню, что мы расстались с господином. А потом… Этих двух лет словно не было. То есть они были, но не здесь.
Мария молчала.
— Ну, скажи же! Ты не представляешь, как это меня мучает!
— Ты умер.
Шепот. Одними губами. Девушка повернулась и села на ступеньку лестницы.
— Как умер?!
— Нет, конечно. Я не то сказала. Дери бессмертны. Просто господин прекратил твой жизненный цикл. Перед этим ты пришел ко мне проститься и обещал скоро вернуться.
— Вернуться?
— Чему ты так удивляешься? Все возвращаются. И господин сказал, что вернет тебя, как только будет возможность.
Поль вытер пот со лба. Это надо было переварить. Он спустился и поставил корзину на землю.
— Извини, я пойду. Мне надо побыть одному.
— Ты что? Разве господин не приказал тебе работать весь день? Разве тебе не нравилось со мной работать? Тебе будет плохо!
— Ничего!
Он уже шел по направлению к реке. Холодные горные воды. Он присел на корточки у границы потока, умылся, долго любовался радугами над водой. Потом встал. Плохо было. Правда, неизвестно от чего: от нарушения приказа господина или от полученной информации. Кажется, он впервые так прямо нарушил приказ. До этого он подчинялся беспрекословно и каждый раз получал положенную дозу гормонального кайфа от послушания. Для памяти это было привычно, теперь привыкало тело. Он неуклонно садился на гормональную иглу.
На другом берегу паслись коровы ровного песочного цвета. Рядом, под деревом, по-турецки сложив ноги, сидел человек и играл на флейте. Поль снял ботинки и перешел реку вброд.
Человек оказался маленьким сморщенным стариком. И конечно, Поль отлично помнил этого старика.
— Привет, Леша.
— Привет, привет. Я давно понял, что это ты. Садись. Располагайся как дома. Как тебя теперь зовут? Поль?
— Да.
— Странно, что Христиан не сменил тебе имя.
— Решил лишний раз не травмировать.
— Наверное.
— А как меня звали раньше?
— Виктор.
— Да, помню. Мы с тобой любили здесь половить рыбу и посидеть, поболтать. Помню. И ты был пастухом. Ты всегда был пастухом.
— Мне нравится эта работа. Спокойная. А сколько лет ты был Полем?
— Двадцать четыре года.
Старик покачал головой.
— Маловато. Поль не выдержит. Против двухсот сорока Виктора двадцать четыре Поля — просто ничто!
— Двухсот сорока?
— Конечно. Это твое четвертое тело. Скоро ты сам попросишь господина называть тебя Виктором. Да и нам как-то привычнее. Или он разрешит тебе двойное имя: Поль-Виктор или Виктор-Поль. Красиво.
— Погоди-погоди. Четвертое тело?
— Разве ты не помнишь своих смертей?
— Нет!
— Значит, господин не позволяет. Детям тоже не сразу открывается это знание. Предыдущие смерти вспоминают лет в двенадцать-шестнадцать.
— А ты помнишь?
— Конечно. Обе. Я немного помладше тебя. Это мое третье тело, и оно уже ни к черту. Господин прав.
— В чем?
— Что его надо менять. Через неделю у меня прекращение жизненного цикла.
И он поднес к губам флейту и заиграл прерванную мелодию.
— И ты так спокойно об этом говоришь!
Мелодия прервалась вновь.
— Я же не мальчишка, который умирает в первый раз. Я знаю, что это такое. Совсем не страшно. Как выключить риалвизор.
— И ты даже не попытаешься бежать?
Пастух посмотрел на Поля с безграничным удивлением.
— Что я, сумасшедший? Чтобы умереть от старости где-нибудь в лесу? Умереть навсегда?
— Но господин собирается убить тебя!
— Он убьет только тело. Память будет сохранена. Он еще вчера переключил мне имплантат в режим копирования личности. Через неделю копирование будет полностью завершено.
— А потом?
— Потом, после остановки сердца, имплантат извлекут и будут чистить. Господин сотрет всю нежелательную информацию.
— И ты с этим согласен?
— А зачем мне память о моих грехах, винах и обидах? Зачем мне мои дурные наклонности? Я вовсе не собираюсь тащить это в следующую жизнь.
— Следующую жизнь?
