Глава 1
Я вовсе не так представляла свою будущую свадьбу. Если честно, я вообще никак ее не представляла. Ну, разве что в первом классе: мне тогда очень нравился один мальчик и я воображала, как мы с ним поженимся. И почему-то грезилось, что это произойдет на Красной площади, часовые у мавзолея будут отдавать нам честь, а люди, пораженные моей красотой, будут кричать «Ура!» и кидать под ноги белые розы.
И вот я в бабушкином доме в приморском поселке Бетта — сижу на продавленной кровати в своей комнате и собираюсь пригласить лучшую подругу из Москвы на свою свадьбу.
Машкин голос, как всегда, звучал звонко и весело. Если бы синички умели говорить, у них, наверное, получалось бы также.
— Полинка, приве-е-т! Давно тебя не было слышно! Всё гуд?
— Привет, Маш! — я сглотнула. — Есть одна новость…
На том конце провода повисла тишина.
— Маш, я выхожу замуж. И хочу пригласить тебя на свадьбу!
Так странно произносить: «я выхожу замуж». Как будто это не про меня. Хотя, казалось бы, что тут особенного? Мой возлюбленный Саймон предложил мне стать его женой. Если не знать, что мой парень — морское существо, лишь внешнее похожее на человека, совсем обычная история. Но только не для Маши, которая уверена, что выйти замуж в восемнадцать лет — это катастрофа.
— Что? — Машкин голос встревожено зазвенел, как серебряный колокольчик. — Ты серьезно?! Кто он? Неужели тот спасатель? Где свадьба? Только не говори, что в твоей деревне! — вопросы сыпались один за другим.
— Ма-а-ш, стоп! — решительно прервала я подругу. — Свадьба в Бетте.
— Ох! — горестно выдохнула она.
— Ну да, здесь такой ЗАГС, что даже пригласить никого нельзя на церемонию. Нас просто распишут в маленькой комнатушке, а сама свадьба будет потом. — Я выдержала паузу, давая Машке переварить услышанное, затем добавила: — И да, он — это тот самый спасатель.
— Ты что, серьезно? — Машка пребывала в полнейшем шоке. — Ты выходишь замуж за бе-ттин-ского спа-сате-ля? — она по слогам произнесла последние слова, будто объясняясь с умалишенной.
— Маш, я уверена, когда ты с ним познакомишься, ты меня поймешь.
— Полин, это ты пойми: влюбленность проходит. Остается быт. Унылый! Провинциальный! Быт! Неужели ты хочешь остаться на всю жизнь в этом ужасном месте?
— Мы будем жить в Сочи, я собираюсь там учиться, а вообще-то мы…
— Какая разница! — закричала она — Бетта! Сочи! Провинция! Вместо Москвы и блестящих перспектив — стирать мужу носки в про-вин-ции! В восемнадцать лет!
— Маш, скажи лучше, ты приедешь? — взмолилась я.
— Да. Я смирилась и жду от тебя конкретной даты. Кстати, развеюсь немного… — произнесла она уже на тон ниже — Мы с Виталиком расстались. Не хочу тебя сейчас грузить, просто сообщаю. Ладно, на поздравления я пока не способна, нужно переварить твою новость. Но на свадьбе буду, до связи! — Машка отключилась.
Я бросила телефон на кровать и подошла к открытому окну. Запах высушенной солнцем травы был уже пряный, осенний. Как незаметно подкрался сентябрь! Вообще, в последнее время события в моей жизни проносятся с такой скоростью, что я не успеваю следить за сменой сезонов… Вот и сейчас мне нужно спешить: сегодня выписывают из больницы бабушку, мама просила, чтобы мы с Саймоном приехали за ней.
Мама осталась в Бетте из-за неожиданной болезни бабули. В больнице, где она работала, ее уговорили поработать еще хотя бы на месяц, так как пока не смогли никого найти на ее место. Вот так и получилось, что у нее в жизни пока ничего не изменилось: в Москву к отцу она вернется уже после нашей свадьбы.
Я уже одела шорты и майку, когда зазвонил мобильный.
— Полиночка… — голос мамы звучал глухо и невнятно, как будто она звонила издалека.
— Мам, тебя плохо слышно!
Ну вот что за привычка: мама всегда звонит из каких-то закрытых помещений, откуда ее голос звучит как с другого конца света!
В трубке слышались какие-то стуки, шорохи, вздохи. Я уже хотела было сказать ей, чтобы она вышла на улицу и перезвонила, как вдруг услышала:
— Бабушка умерла… Сегодня после капельницы оторвался тромб. Ее не смогли спасти…
В первые секунды я ничего не ощутила: услышанное не воспринималась как реальность. Я же только вчера была у бабушки и разговаривала с ней. И все было хорошо, а сейчас… ее уже нет?
— Мам, не плачь. Мы сейчас приедем. — сказала я, с трудом ворочая одеревенелым языком. — Ты папе сказала?
— Да. Он прилетит сегодня. — все также издалека отозвалась мама.
Сама не знаю зачем, я выбежала на кухню. Но там стало еще хуже: всегда, сколько себя помню, здесь уютно суетилась бабушка. Это была ее вотчина, ее загадочное царство: в буфете хранились ее бумаги — письма от дедушки, перемешанные с рецептами блюд, за плитой она колдовала с таинственным лицом над разными вкусностями, за столом она председательствовала на наших семейных советах. Я представила бабулю — в ее всегдашнем голубом фартуке с вышитыми бабочками, пахнущую выпечкой и одеколоном «Красная Москва» — опустилась на пол и заревела. В таком состоянии меня застал Саймон. Мама уже сказала ему про бабулю, поэтому он не задавал вопросов. Любимый молча поднял меня на руки и стал носить по кухне как ребенка. Глядя снизу на его удивительное лицо, словно выточенное из мрамора, не подвластное времени и смерти, я впервые задумалась: человеческие чувства, которые он так мечтал обрести, делают нас беззащитными и уязвимыми. Неужели он этого действительно хочет?
…День похорон выдался на редкость солнечным и безветренным — именно про такие сентябрьские дни бабушка говорила: «Сегодня будто в рай при жизни попала». Маленькое кладбище Бетты походило на уютный цветник. Повсюду летали бабочки, в разросшихся у ограды кустах звонко пели птицы. Щурясь под солнечными лучами, я ощущала то сонное безразличие, то такое острое горе, что, казалось, еще минута и сердце не выдержит. Единственное, что заставляло держать себя в руках — беспокойство о маме. Ее заплаканное лицо хранило какое-то удивленное выражение, словно она хотела спросить: «А что мы тут делаем?» Временами мне делалось так страшно за нее, что я даже забывала о бабушке.
Отец и его бывший коллега — начальник полиции Бетты Алексей Алексеевич — уже держали крышку гроба. Мы с мамой, не отрываясь, смотрели на бабушку. Ее важное, спокойное лицо казалось живым. Неожиданно целая стая бабочек опустилось на ее синее платье — бабушка называла его «официальным», в нем она ходила по инстанциям, если возникала необходимость ругаться с начальниками. Теперь из-за бабочек это простенькое платье казалось праздничным. Острая боль отпустила мое сердце, стало радостно. Но через минуту я уже устыдилась своих чувств. Чтобы не видеть, как закрывают гроб, я отвернулась.
