– Похоже, пора мне менять привычки. Это же надо было так опростоволоситься. Старею я, старею…
Кайя переступил через мертвеца и подошел ко второму пленнику. Он был жив и в умелых дядюшкиных руках мог бы долго сохранять некое подобие жизни. В представлении Магнуса это было справедливо. Но Кайя приподнял обожженный подбородок и, положив пальцы на шею, сдавил. Шея хрустнула.
Это была легкая смерть.
– Мавр, – сказал дядюшка. – Как есть мавр… добрый чересчур. Что делать будешь, когда меня не станет?
– Не знаю, – честно ответил Кайя.
Глава 15
Лошади и тигры
Мои мама и папа во Франции познакомились. Он по Парижу шел и круассан ел, а она чужие франки потеряла и собиралась на себя руки наложить. Он ее в кафе отвел. Абсента попить. Через семь месяцев я родился. А потом все умерли, а я в клинику лег, на анализы, на восемь лет.
Краткая история чьей-то жизни, сохранившаяся среди записок дядюшки Магнуса ввиду полной неправдоподобности и потешности
Утро.
Свет пробивается сквозь витраж, расплескивая по полу разноцветные лужи. В детстве мы строили замки из песка, а в окна вставляли осколки бутылок. И наши замки, кривоватые, ненадежные, сияли всеми цветами радуги.
Было хорошо.
Не стоит вспоминать. От воспоминаний только головная боль. И Гленна появляется вовремя: снова все, как раньше, или почти. Но сейчас люди боятся на меня смотреть. Не слышны, не видимы. Тени, а не люди. Не хочу думать об этом.
Сегодня я – кукла. Позволяю себя одевать, расчесывать и только от пудры с румянами отказываюсь. Пожалуй, я достаточно бледна.
Меня провожают, если не сказать – конвоируют.
Двери, двери… Эхо собственных шагов заставляет морщиться. И ладонь зудит. Вчера тоже чесалась, но не так сильно. Леди не расчесывают руки. Ну или хотя бы делают это незаметно, притворяясь, что разглаживают несуществующую складку на юбке – и несколько дольше обычного.
– Леди Изольда Дохерти! – орут над ухом, прежде чем распахнуть дверь.
Наша светлость.
Надо улыбнуться и сделать вид, что все хорошо. К обеду и вправду станет хорошо, я привыкла уже. А сейчас притворюсь. Леди ведь часто притворяются.
Потолок стеклянный, и кружевные тени рам ложатся поверх мраморного пола причудливым узором. Я любуюсь им секунду или две, достаточно долго, чтобы собраться с мыслями.
Ах да, реверанс…
– Что случилось, птичка моя? – Вопрос этот задал не Кайя. Их светлости вообще не было в гостиной. Зато присутствовал старичок самого жизнерадостного вида. – Бледна, бледна… ни кровиночки на лице!
Рыжеволосый и рыжеглазый. Родственник?
Я не расположена сегодня к знакомству с родственниками. Но старичок улыбался так искренне, что не ответить ему улыбкой было невозможно. Широкоплечий, с непропорционально длинными руками, он передвигался с какой-то обезьяньей ловкостью. И, оказавшись рядом со мной, взял за руки.
– И рученьки холодные, – вздохнул он с непритворным огорчением. – Неужели мой племянничек так тебя напугал?
Племянник? Дядюшка, значит.
– Нет.
– От и хорошо. Не пугайся. Чего его бояться? Ворчал небось? Это он умеет. Только это и умеет. – Старичок подмигнул мне сначала левым, потом правым глазом. И вид у него сделался лукаво-разбойный. – Ну, будем знакомиться? Я – Магнус Дохерти, но можешь называть меня дядюшкой Магнусом. Или просто дядюшкой.
– Изольда.
Дядюшка Магнус обошел меня с одной стороны, с другой, осматривая куда как внимательно. Удивительное дело – обидно не было, уж больно восхищенным был его взгляд. На меня никогда и никто так не смотрел. И даже если дядюшка притворялся – а в этом я почти не сомневалась, – все равно приятно.
– Ну, пойдем, птичка моя. Ты прямо дрожишь вся. А худенькая какая! Не заболела ли ты?
– Нет. Сон плохой.
– Сон… всем снятся плохие сны. Но это только сны. – Дядюшка Магнус усадил меня за стол – длинный такой стол, разделявший комнату пополам. Сам же уселся рядом, чересчур даже рядом. – Скушай булочку. И меда возьми. Мед – лучшее лекарство от ночных кошмаров.
Он протянул мне разрезанную пополам булочку и сам же полил медом. Щедро так полил.
– Простите, а где… их светлость?
– Наша здесь. Ваша тоже. А их светлость, – дядюшка Магнус фыркнул, – где-то бродит. Небось вчерашний день ищет. Найдет и вернется. А не вернется, так разве ж нам плохо?
Отнюдь, нам хорошо: головная боль отступила и слабость тоже. Но как-то неудобно начинать без Кайя. И пусть дядюшка Магнус – милейшее существо, но…
– Ну, вот и закручинилась, ласточка. Улыбнись. Женщина должна улыбаться. Моя жена вот улыбалась всегда. И мне на сердце становилось радостно.
– А ваша жена…
– Умерла. Давно, ласточка, очень давно.
– Мне жаль.
Я не знала его жену, да и с самим дядюшкой едва-едва знакома, но мне действительно жаль.
– Все прошло. Но как гляну на нынешних девиц, которые все равно что чахоточные, так ее и вспоминаю. Ты улыбайся. Пой, птичка, всем назло. Пусть оглохнут.
Ну, если я запою, то да, оглохнут. Но дядюшка совсем не то имел в виду.
– Я и племянничку это говорил…
Наверное, не следовало поминать их светлость вслух, потому как дальняя дверь распахнулась и в комнату быстрым шагом вошел Кайя. Похоже, поиски вчерашнего дня привели к совсем иному результату, нежели предполагал дядюшка Магнус.
– Дядя!
От этого голоса задрожали бокалы. А янтарная капля меда, добравшаяся до края булки, покончила с жизнью, ступив за край.
– Что, дорогой?
– Дядя, ты… мне сказали, что ты срочно желаешь меня видеть… там… – От избытка чувств слова у Кайя закончились, и он махнул рукой в сторону двери. – А ты здесь с…
– С твоей женой разговариваю.
– О чем?
Надо же, какие мы подозрительные поутру. Вопрос, кому из нас двоих он не доверяет. Дядюшка Магнус вытер пальцы о манжеты и спокойно, с достоинством, ответил:
– Рассказываю вот, как вы с Урфином ходили на тигров охотиться.
– Дядя!
– Уж не тетя точно. Но ты сам дорасскажи. А я пойду. Дела, моя ласточка, дела. Заглядывай, если вдруг соскучишься по старику. Или просто заглядывай.
Дядюшка поцеловал мне руку, снова подмигнул поочередно правым и левым глазом, а потом как-то слишком уж быстро ушел.
И мы остались вдвоем.
– Доброго утра вам, леди Изольда. – Эмоции схлынули, и децибел в голосе Кайя убавилось.
– И вам тоже.
