Солнечный свет преломлялся в драгоценных перьях: птица была вырезана из цельного аметиста.
– Вам ведь нравится? – спросил Майло, глядя так, словно от моего ответа зависела его жизнь.
На мальчике была красная бархатная курточка, штанишки с бантиками и смешной берет, который все время съезжал на нос. Карманы курточки оттопыривались, не в силах вместить кучу важных и интересных вещей – гнутую железяку, потерянную кем-то пуговицу, стеклышко, засохший бисквит и черного жука, который скрипел, если взять его в руки…
Фрейлины делали вид, что ужасно боятся жука. Им нравился Майло.
– Спасибо, милый. – Я поправила ему берет. – Передай их светлости, что я в полном восторге.
И что его эксплуатация детского труда в низменных целях не останется незамеченной.
Но детским трудом дело не ограничилось. Нашей светлости пришла пора рассылать приглашения.
На гербовой бумаге.
Написанные собственноручно мной. Образец, одобренный их занудной светлостью, имелся, и мне всего-то надо было поработать ксероксом. Свежим взглядом оценив габариты родовой книги, по которой и предполагалось выписывать приглашения, а также заготовленный объем бумаги, я крепко призадумалась: а так ли я хочу замуж выйти?
– Первая сотня, Иза. – Ингрид пришла на помощь. Не знаю, что бы я без нее делала. С каждым днем эта женщина, которая была немногим старше меня, но при том гораздо мудрее, вызывала у меня все большую симпатию. И, кажется, симпатия была взаимной. – Для остальных приглашения изготовят писцы.
– А может, пусть… для всех изготовят?
Я разглядывала образец, с тоской понимая, что мой почерк весьма далек от идеала. Завитушки-черточки, буквы одного размера… Кайя определенно мог бы преподавать каллиграфию.
Вот сел бы и сам все написал. Так нет же…
– Это было бы оскорбительно.
Ингрид скручивала тонкие проволочки в стебель. Сам цветок был почти готов. Еще одно совершенство на мою несчастную голову. У меня здесь комплекс неполноценности разовьется! Уже развивается.
– Большая честь получить приглашение от вашей светлости… – продолжила Ингрид, скрепляя цветок и стебель.
Я не должна лишать людей маленьких радостей. Понимаю.
– …и вам все равно придется писать их довольно часто.
– Я не собираюсь часто выходить замуж.
Ингрид рассмеялась. Теперь она смеялась чаще, да и прежний сонный вид остался в прошлом. Я не спрашивала о причинах подобной перемены, а Ингрид не задавала неудобных вопросов мне.
– Вы будете устраивать приемы. Балы. Турниры…
О черт!
– …поэтому надо лишь привыкнуть. Пробуйте. Дорогу осилит идущий.
И мы пошли. Точнее, заковыляли, пытаясь управиться и со скользкой бумагой, по которой чернила норовили растечься, и с пером, стремительно терявшим остроту, и с чернилами, и с почерком моим… Хорошо получались только кляксы. Такие себе высокохудожественные кляксы, в которых, однако, Ингрид не желала признавать образец ультрасовременного искусства.
В общем, хорошо, что бумаги сделали с очень большим запасом. А камин так и вовсе стал непревзойденным помощником. Но один плюс все-таки имелся. Я запоминала имена и титулы.
Да я с ними, можно сказать, сроднилась!
Вот только приглашений написала лишь пять…
Во сне камин пылал ярко, ложечки плавились, младенцы молчали, и только белые листы бумаги стаей устремлялись в дымоход. Мне было жарко…
И заочно хотелось убить мужа. Или хотя бы поплакаться.
День седьмой.
Мне доставили платье.
Мне доставили свадебное платье ужасающей красоты. Оно имело кринолин двухметрового размаха, шлейф и два ряда бантиков. В каждом бантике сияло по алмазу.
Да и вообще платье сияло.
Золотое шитье по золотой парче с золотым кружевом на десерт. И камни, камни… густенько так, как сахарное конфетти на пончике. Комплектом шел парик, тоже позолоченный. И судя по высоте его, автор сооружения задался целью сгладить разницу в росте жениха и невесты. Намерение, конечно, достойное всяческой похвалы, но не такими же изуверскими методами! Ко всему это богатство весило едва ли не больше меня.
Платье пришлось мерить, и я с удивлением обнаружила, что оно стоит само, без моей помощи. Вернее, даже помогает стоять мне. Позу держит, преисполненную достоинства и грации. Прямо хоть сейчас отливай в бронзе. Глянув в зеркало, любезно вынесенное ко мне – сама я подойти к зеркалу оказалась не в силах, – я поняла, для кого это платье шили.
И Кайя всерьез полагает, что я надену это?
На свадьбу?
На собственную свадьбу?!
Правильно он меня избегает… благоразумно.
Шовинист фигов! Кто покупает платье невесте, не удосужившись мнения невесты спросить?!
Рука с тарелкой, которая уже готова была ко встрече со стеной, остановилась. Нет уж… посуда переписана. А еще одной инвентаризации я просто не выдержу. Лучше уж приглашения писать.
Вот я и писала, осознавая, что стремительно приближаюсь к точке кипения.
– Спокойно, Изольда, – повторила я себе, делая глубокий вдох. – Думай позитивно. О кошечках… бабочках… птичках…
По бумаге растеклась клякса, и я едва не разрыдалась от обиды.
Ненавижу чистописание!
Помешало слезопаду весьма своевременное появление Ингрид. Оценив размер катастрофы – запасы гербовой бумаги стремительно таяли, а приглашений не прибавлялось, Ингрид как-то очень тихо произнесла:
– Его светлость, мормэр Дохерти, спрашивает, не будете ли вы столь любезны уделить ему несколько минут.
Буду. Я просто мечтаю уделить несколько минут. Главное – не кричать… и думать о птичках.
– Ласточка моя! Куда ты запропастилась? Я весь просто изволновался!
Дядюшка Магнус тоже был светлостью… пронумеровать их, что ли?
Глава 19
Заговор
Мозгов у меня нет, господа, но зато есть идея.
…Из протоколов внеочередного заседания Высокого Совета
Дядюшка Магнус излучал радость, как кусок урановой руды – радиацию. Его лысина сияла, как и камни, украшавшие розовый сюртук с длинными шутовскими фалдами. Белую пену манжет портили остатки соуса, а в руке дядюшка держал пирожок, который жевал с поразительным энтузиазмом.
– Опять бледненькая! – возмутился он и, вытащив из кармана второй пирожок, протянул мне: – На вот, скушай.
– Спасибо.
Пирожок был вкусным. Некоторое время мы молча жевали, потом синхронно облизали пальцы и посмотрели друг на друга. Я запоздало вспомнила, что леди пальцы не облизывают, но вытирают их платком или же омывают водой, а потом все равно вытирают платком.