Чего ждет? Уж не его ли? Подставить. И спасти, получив… что? Благодарность семьи? Доверие?
Благодарность есть и будет. Доверие – вряд ли.
– По той же причине, по которой и вы не спите, – ответил Сержант.
– Младшая ветвь, значит… пощадили. – Дядя вернулся к Мюричу.
– Была младшая. Стала единственная. И не ветвь, так, лист. Ваш брат был так добр, что пощадил.
В нем хватило силы, чтобы выдержать взгляд. Кайя разглядывал фризийца пристально, отмечая характерные для Биссотов черты. Узкая переносица. Резкая линия подбородка. Скулы высокие, плоские – сказывается след южной крови.
И что с того?
– Ты мог бы иметь больше, чем имеешь. Следовало просто сказать, кто ты есть.
Этому разговору состояться бы в другом месте. Комната Изольды, труп Мюрича, спящая девица, которая ко всему начала похрапывать и одновременно постанывать. Надо бы вынести ее и решить, что делать дальше.
– Я есть я. И меня устраивает то, что я имею, лорд. Да и сам-то… принял бы такой подарок?
Титул. Земли. Почет, полагающийся последнему из угасающего дома. Герб, который после смерти будет отправлен в огонь, а дети, если и наследуют, то другой, обыкновенный. Ежедневное, ежеминутное осознание того, что не справился.
Нет, пожалуй, Кайя не сумел бы.
– Я честно зарабатывал свой хлеб так, как умел. – Сержант прекрасно понимал без слов. – И дальше буду зарабатывать так же.
Биссоты всегда гордецами числились. И симпатий к ним это качество не прибавляло.
– Все интересней и интересней жить становится, – подвел итог дядя.
Надо принимать решение. Фризиец… пусть пока будет рядом. И чем ближе, тем лучше. Что до остального, то…
– Эту падаль убрать. – Кайя тронул носком сапога тело. – Завтра пусть выставят в клетке. Люди должны видеть, что он мертв. Не хоронить… если станут кидать камнями или гнильем – не мешать. Скажите, что удавился в камере, вид у него соответствующий.
Сержант кивнул и с легкостью взвалил тело на плечо. Но эхо силы – это не сила. С боковой ветви род не поднять. Жаль, многим стало бы легче, вернись Фризия в прежние границы.
– Побега не было.
Что было? Скрыть свирель не удастся. Пробуждение подарит головную боль и тошноту. Свалить на очередной эксперимент Урфина? Это самый простой выход, но… на Урфина и так злы. А маг неизвестно что еще вытворит.
Дядя молчал, дергая и щипая и без того ощипанную бороденку, – мысли были не самыми приятными. Подсказывать он не собирался.
– Был неизвестный маг, с неизвестными намерениями наславший сон. Возможно, хотел добраться до сокровищницы.
Кайя поднял и вернул на место кувшин. Урфин забрал нож. На стене и полу осталась кровь, которую придется зачищать. И кровь напомнила о последнем, с чем следовало бы разобраться.
Изольда.
– Изольда переутомилась. Перенервничала. И слегла. Ей необходим полный покой…
На первое время эта версия сгодится.
– …настолько полный, что видеть ее может лишь…
– Ингрид, – подсказал Урфин. – Она будет молчать.
– Рыженькая такая? Длинненькая? – Дядя ожил, кивком подтвердив, что согласен по всем пунктам. – Которая папашу своего по носу щелкнула? Хорошая девочка. Пусть посидит пару денечков здесь… у постели, чтобы совсем уж подозрительно не выглядело. А там оно и решится.
Сегодня. Завтра. Послезавтра. Времени осталось немного, быть может, времени не осталось вовсе.
– Если же Изольда все-таки умрет… – Это данность, которую следует принять и подчиниться, но Кайя впервые не уверен, что у него хватит сил. И он замолкает.
– О, – Урфин провел по клинку пальцем, очищая от крови, – тогда твой спор с Советом решится самым естественным образом и…
– Заткнись!
Кайя был близок к тому, чтобы ударить.
В полную силу. Как врага. И Урфин понял. Протянув нож рукоятью вперед, он сказал:
– Прости.
Не за что прощать. Он говорил то, что Кайя сам ему сказал. И в этих словах правда, которую бессмысленно отрицать. Но почему же все-таки хочется ударить.
– Знаете, мальчики мои, – когда дядя заговаривал таким тоном, его следовало слушать, – когда я вижу двух баранов, которые сошлись в бою, пытаясь выяснить, чьи рога крепче, я сразу думаю о том, что где-то в кустах сидит охотник. И, что вполне вероятно, на ужин он получит отменную баранью ногу.
И дядя снова был прав.
– Племянничек, шел бы ты к себе. У тебя там дела неоконченные. А мы тут приберемся…
Кайя ушел. Магнус остался.
Он присел на край кресла и принялся разминать ноги, которые, верно, ныли больше обычного. Урфин ждал, предчувствуя крайне неприятный разговор. И все-таки не выдержал первым.
– Хорошо, я признаю, что не прав! И буду молчать. Я вообще уеду, чтобы… не раздражать.
– Ну и дурак. Молчал ты и так долго. Начинаю думать, что слишком мы его опекали… это плохо. Все плохо. Особенно то, что Хаот не подтвердил эхо, – сказал Магнус, впиваясь пальцами в распухшее колено. – Здесь нет магов.
– Кроме меня.
– Да, мой мальчик. Кроме тебя. Скажи, ты ведь сумел бы сыграть на свирели?
– Да.
– И черный корень используешь? И волчью травку? И повод злиться у тебя есть… Фризия, свобода… Близко тебе, верно?
– Да.
Урфин не станет унижаться до вопросов и оправданий. В конце концов, сколько можно оправдываться?
– Успокойся. Я знаю, что это не ты.
– Почему?
– Потому что верю. Во всем этом поганом мире есть два человека, которым я верю. И за которых боюсь. Не знаю даже, за кого из вас больше. Он – упрямый. Ты – гордый… садись вон. Посиди со мной. Налей вина и просто посиди. Давно уже не заглядывал. По делу, по делу… а так не заглядывал. Почему?
Дяде не соврешь, и не потому, что Магнус чует правду, как охотничий пес – свежую кровь. Дядя не заслуживает лжи. И Урфин ответил честно:
– Стыдно.
Вино. Кубки. И дров в огонь добавить. Кресло подвинуть ближе к огню – тепло хоть немного унимает боль в ногах Магнуса.
– Силы – как у медведя. А мозгов не хватает. – Дядя принял кубок. – Чего тебе стыдиться? Ты, конечно, поспешил немного, но… оставь это прошлому. Будущее и без того выглядит крайне дерьмово.
О да, незаконный маг, которого не существует.
Свирель.
Яды.
И Совет, который получит еще один шанс.
– Видишь, ты все правильно понял. Если вдруг случится уехать… обстоятельства по-всякому сложиться могут, то отправляйся в Ласточкино гнездо. Гордость гордостью, но голова у тебя одна. Не забывай.
