Тренируемся мы на маленьком внутреннем дворике, подозрительно пустующем, – полагаю, не обошлось без вмешательства Кайя. Посторонним вход запрещен и все такое… от людей меня по-прежнему прячут, и странное дело – я не против.
Сержант останавливает Снежинку и, отцепив корду, передает поводья мне.
– Пробуйте.
И я пробую. Сначала шагом. Затем рысью. Для галопа дворик тесноват, да и Снежинка – милая девочка – не так давно болела. Мы с ней прекрасно друг друга понимаем.
– Я на ней поеду?
Сержант качает головой. Он молчалив, по-прежнему загадочен и глубоко пофигистичен к происходящему вовне. Но я ему жизнью обязана. И вообще, Сержант хороший. Тисса, правда, его боится, но она, насколько я успела заметить, боится всех без исключения.
– Их светлость подберет вам достойную лошадь.
Ну… Снежинка более чем достойна. К тому же я ей доверяю – не сбросит, не понесет. Но Снежинка принадлежит Сержанту, и разлучать их неправильно.
А вечером Кайя знакомит меня с жеребцом игреневой масти.
Конь и вправду хорош. Огромный. Массивный. С широкой грудью и мощными ногами. Его копыта выкрашены белым. Грива и хвост длинны. А взгляд лиловых очей преисполнен наивного удивления.
– Гнев. – Кайя позволяет коню коснуться моей ладони. – Он очень надежный.
И я верю.
Они с конем похожи.
Шесть дней до свадьбы…
Гнев идет мягче Снежинки. Он ступает так, будто всецело осознает важность задачи. Еще немного, и я поверю, что Кайя предварительно побеседовал с конем на предмет того, как следует с нашей светлостью обращаться. Но главное, что мне уже не страшно упасть. Скорее я свалюсь с дивана, чем с этой живой глыбины. И Сержант, глядя за тем, как я пытаюсь развернуться, хмыкает. Не понять – одобрительно или нет.
А бумаги у меня отбирают: отчетами, налогами и «Золотым берегом» занимаются другие, специально обученные люди. Нашей же светлости и без него забот хватает. К обеду доставляют платье.
Оно чудесно.
Оно именно такое, о котором я мечтала.
– Вы так красивы! – Тисса от восторга хлопает в ладоши, и паренек-портной кланяется.
Он счастлив угодить нашей светлости, но платье еще не готово. Осталось немного… другие? Нашей светлости не следует волноваться. Гильдия не подведет.
Но кроме платьев мне нужны еще рубашки, чулки, подвязки… к каждому наряду свой комплект. К красному платью – с рубинами. К зеленому – с изумрудами. А есть еще вышитые бабочками… или листьями. А перьями павлина? И в центре каждого – сапфир.
Сотни образцов, и голова идет кругом.
Я согласна уже на все, но Ингрид и Тисса увлеченно спорят.
Ноготки, ромашки, лилии, звезды, капельки, павлины, сапфиры… дурдом.
Замок преображался.
Очнувшись от дремы, старые башни умылись дождем, примерили шелковые наряды стягов, деревянную чешую щитов и вовсе не подобающее степенным замковым башням цветочное убранство.
Дымили трубы и костры. Но дым уходил в небо, растворяясь в белизне облаков.
Осень еще держалась за чертой горизонта, лишь изредка посылая в разведку ветра, и те уносили с отливом клочья пены, запах мокрой древесины, ржавчину и рыбью чешую. Вдоль береговой линии вытянулась огненная полоса. Сотни костров и тысячи людей. Город разбухал, как река в половодье, и, не в силах вместить всех, он выдавливал людское море на окраину.
Кайя видел город. Светлое пятно Верхних кварталов. Там тихо и спокойно, впрочем, как всегда. Тишину гильдийных улиц тревожат редкие алые вспышки. Но чем ближе к краю, тем ярче свет. А берег и вовсе полыхает яростью.
Воры. Мошенники. Конокрады. Варщики фальшивого золота, которое сбывают в суматохе, выдавая за истинное. Шлюхи. Профессиональные нищие.
О да, на его свадьбу прибыл, кажется, весь протекторат.
– Пусть усилят патрули. – Кайя знал, что патрули усиливали трижды и что мера эта не возымела должного эффекта.
Будут убитые. Будут раненые. Ограбленные, обворованные, обманутые… К концу недели городская тюрьма переполнится, и гильдийным судьям придется работать почти столь же усиленно, как и гильдийным палачам. Кайя лишь надеялся, что смертных приговоров вынесут не больше обычного.
– Не о том думаешь.
Дядя сидел, разглядывая доску, на которой осталось двадцать пять имен. И сократить не выйдет, во всяком случае, до свадьбы. Кто из них? Любой. Или никто, ведь даже Магнус порой ошибается.
Патрули не остановят мага.
Толпа спрячет.
И что остается?
Отменить все? Сломать устоявшийся за века церемониал? И дать повод для признания свадьбы недействительной? Или рискнуть?
Цена высока. Выше, чем Кайя представлялось изначально. И с каждым днем он убеждался в правильности своей догадки.
– Почему Тень? – Урфин последние два часа глядел на стену. Он сам расчертил выцветшую ткань разноцветными шнурками, на которых повисли клочки бумаги с именами и цифрами.
Кайя честно пытался вникнуть в схему.
Числа – даты, время или номера. План замка на полу, вернее планы: подробный, каждого этажа. Урфин разметил их тоже. Имена. С именами проще всего. Он вписывал всех: мужчин и женщин, детей и стариков, знать, слуг, рабов, кажется, собак тоже, хотя собаки уж никак не могли быть замешаны в происходящем.
Имена повторялись – дважды, трижды, порой и того чаще, а иногда встречались лишь раз или два.
Но по какому принципу?
– Что это? – Кайя вынужден был признать поражение.
Вот дядя, похоже, был в курсе дела. Эти двое явно что-то задумали, и оставалось надеяться, что их очередной чудесный план не приведет к очередной же катастрофе.
– Система. Я построил сеть, надеялся, что смогу захватить его. И сеть срабатывала. Здесь… – Урфин указал на третий номер, соответствовавший картинной галерее. – И здесь… здесь тоже.
Маг свободно перемещался по замку, тяготея, однако, к новому крылу.
– Каждый раз – в людном месте. Если сначала я думал, что действительно вот-вот его поймаю, то потом сообразил: он играет со мной. Я бы сказал – издевается. Он способней меня. И знает больше.
Признание далось Урфину нелегко. Вон как желваки ходят. И бумагу мнет, будто лист виноват, что у Урфина с магией не сложилось. Кайя хотел помочь, он пытался договориться с Хаотом, но ответ был однозначен: Урфин слишком стар.
Сила, зарытая в землю, так сказано. И вежливо предложено вовсе ее запечатать во избежание непредсказуемых последствий.
– Ему нравится выставлять меня идиотом. Но чтобы получить удовольствие, он должен был меня видеть. А значит, и я мог видеть его.
