– Или твои в области «синдрома облученных», о котором ты так и не рассказал. Всё, папулька, с меня достаточно! – резко оборвала отца Надя. – Так и свихнуться недолго! Не за тем я к тебе прикатила.
– Неужели тебе неинтересно, доченька? – пожал плечами старик.
– Интересно, и даже очень, но все это не для женского ума, даже такого незаурядного, как мой, – рассмеялась Надя и погладила отца по руке.
– Коль так… – с некоторым разочарованием в голосе произнёс отец.
Неожиданно откуда-то из потаённого уголка памяти молодой женщины всплыло давнее воспоминание: она отчетливо увидела перед глазами надгробную плиту из красного гранита с портретом молодой красивой женщины, а под ним высеченную в камне надпись: «Адова Вера Сергеевна. 21.04.1944 г. – 24.06.1972 г.».
– Вот что я действительно хотела спросить, папулька… Мама умерла при родах, когда я появилась на свет. Тогда почему день моего рождения совсем другой? – как бы между прочим спросила Надя.
– Странно, что ты только сейчас спросила меня об этом весьма существенном несоответствии, – ответил отец, глядя дочери прямо в глаза. – Как ты думаешь, мог ли я допустить, чтоб дата твоего рождения совпала с днём смерти Верочки? Я просто оформил в метрике дату твоего появления на свет тридцатым сентября, то есть днём твоих именин. Правда, пришлось немного потратиться…
– Ну да, конечно, деньги здесь, в России, способны решить всё.
– Они везде могут все. Просто ты не замечала этого, потому что благодаря мне катаешься как сыр в масле.
– Давай не будем. Я давно живу самостоятельно.
– Но шиншилловую шубку попросила меня купить. Кстати, как то, что ты ее носишь, соотносится с твоими гринписовскими взглядами? Не лицемерие ли тут?
– И об этом давай тоже не будем. Лучше скажи, тебе известно, почему дата тридцатого сентября в календаре объявлена церковью днём ангела Надежды?
– Нет. А что?
– Да то, что тридцатого сентября сто тридцать седьмого года святая мученица Надежда вместе с сестрами Верой и Любовью после мучений за веру Христову были обезглавлены на глазах у их матери Софьи.
– Что ты говоришь?! Не знал. Надо же… – Адов явно лукавил, сделав вид, что искренне удивлён. Не к лицу, видно, было закоренелому атеисту признаваться в богословских знаниях.
– Хитришь, папулька. Ведь нарёк ты меня Надеждой совсем не случайно, – шутливо пригрозив отцу пальчиком, сказала дочь. – Жена Вера, дочь Надежда и обе – твоя Любовь. Такая вот троица получается…
– Да, Наденька, тебя точно на мякине не проведешь, – улыбнулся академик, поцеловав дочь в лоб.
– Яблоко от яблони… – рассмеялась Надя. – А ты, папулька, больше ничего не скрываешь от меня? Чем ты там у себя в кабинете занимаешься целыми днями, если не секрет?
– Пока секрет, но очень скоро ты все узнаешь.
То утро выдалось солнечным и морозным. Выпавший за ночь снег слепил глаза, поблескивая мириадами ледяных кристалликов.
«Ура! Распогодилось!» – обрадовалась Надя и перевела взгляд на стенные часы – стрелки показывали полдевятого. Рано. Но, как ни странно, она не ощущала никакой сонливости: напротив, голова была ясной, а в теле ощущался необычайный прилив энергии и бодрости.
Принимая ванну, Надежда не к месту возбудилась. Где-то внутри её естества непроизвольно возникло желание оказаться в эту минуту в объятиях сильного, страстного и вместе с тем ласкового мужчины, именно такого, каким запомнился ей раз и навсегда Свиридов.
Такого с ней уже давно не было. Понимая, чем может закончиться внезапно возникшее желание, Надя постаралась не подчиниться зову плоти и каким-то образом охладить сексуальный позыв. По опыту она уже знала, что лучшим средством для этого является контрастный душ.
«Боже, я все еще хожу в невестах, которых никто не берет замуж! А вместо мужика успокаиваю себя контрастным душем! – Надежда с силой стукнула кулаком по краю ванны. – Вместо того чтобы искать себе жениха, занимаюсь с отцом духовным онанизмом. Когда же это кончится?!»
Опустившись на корточки в воду, она стала перебирать в памяти своих мужчин – давних и не очень, любимых и нелюбимых, добрых и злых, здоровяков и хилых, пока в процессе воспоминаний не наткнулась на витающую в воздухе мысль, что кое-кого уже недосчиталась – Вадима Люсинова. Газеты писали, что тот получил большую дозу облучения.
Сам медицинский термин «облучение» всегда вызывал у нее, врача-онколога, одни и те же ассоциации, словно она читала выписку из истории болезни пациента. А как, впрочем, еще могло быть, если ей, медику и молодому доктору наук, эта проблема была ясна и понятна?!
Только не сейчас!
Явную смуту в ее устоявшийся мир понятий и определений невольно внесла цепь элементарных ассоциаций, начатая трагической смертью Вадима, перекинувшая хрупкий мостик к некому «синдрому облученных», о котором то ли бредил, то ли всерьез рассуждал недавно отец-академик. Поэтому вполне естественно, что в тот же день Надежда нашла момент, чтобы, оказавшись один на один, спросить его, отчего-то выбрав довольно церемонную манеру:
– Уважаемый академик Адов, в курсе ли вы, что в Лондоне недавно скончался от лучевого ожога Вадим Люсинов?
– Ну, об этой истории разве что только белые медведи в Арктике не знают, хи-хи-хи… – нервно дёрнув плечом, ответил Змий.
– Не понимаю, что тебя так развеселило! – немедленно возмутилась Надя. – Человек умер в страшных мучениях, а тебе смешно? Между прочим, если ты помнишь, когда-то Вадим был моим потенциальным женихом. Кстати, и моим первым…
Тут она, опомнившись, что сболтнула лишнее, прикрыла ладошкой рот.
Олег Евгеньевич сначала побледнел, а потом и побагровел. Похоже, в тот момент он был готов обрушить на дочь гневную тираду по поводу ее беспутной личной жизни, но большим усилием воли все же сдержал эмоции. Откинув голову на спинку массивного стула и закрыв глаза, академик на некоторое время задумался, после чего упавшим голосом спросил:
– Наденька, неужели ты действительно любила Вадима? Ведь у тебя в жизни таких потенциальных женихов было столько, что всех и не упомнишь.
– Но ведь именно ты их всех браковал, как будто тебе, а не мне, предстояло спать с ними и рожать от них детей! А я, как послушная дурочка, подчинялась воле любимого папульки!
Надя почувствовала, как внутри неё непроизвольно зреет неукротимая ярость. Она даже не заметила, как неловким движением руки смахнула на пол тарелку с вишнёвым пирогом и чашку с кофе.
– Ради всего святого, успокойся. Каюсь… – начал было оправдываться отец. – Сейчас я, конечно, понимаю, что был эгоистичен и ревнив. То, что у меня до сих пор нет внуков, во многом моя вина. Но ведь ещё не поздно всё исправить, ты ещё так молода!
– Издеваешься?! – истерично завопила дочь. – Поздно, папулька, поздно! В моём возрасте рожать – большой риск! И потом, рожать мне, по большому счету, уже не от кого. Разве что искусственно зачать ребёночка в пробирке?
