– Я сам разберусь, что мне делать и как поступать.
Гнетущее состояние, которое не покидало Волосова все последнее время, лишь усилилось после команды, полученной от Кушакова. Палач! На него и смотрят как на палача. И этот прыщ тоже…
Он быстро вышел из приемной и, несмотря на уже немолодой возраст, быстро взлетел на три этажа выше, в свой пеналообразный кабинет, чем-то напоминавший гроб.
– Так пусть он таковым и будет, – вырвалось у генерала на пороге.
Кушаков все еще прослушивал запись, которую сделал во время разговора, как в кабинет без приличествующего этому разрешения ворвался порученец. Подняв на него недовольный взгляд, Петр Семенович понял, что случилось нечто серьезное.
– Волосов застрелился. В своем кабинете, – выпалил порученец.
Первое, о чем подумал заместитель директора ФСБ в эту минуту, – оставлять магнитофонную запись или стереть.
Испорченное лето
Май 2005 года. Париж – Лондон – Нормандия – Москва. 10 месяцев до объявления референдума
Глава 1
Мобильный телефон зазвонил в семь утра.
И хотя Александр уже не спал и ворочался в постели, окунувшись в негу прохладного нормандского утра, он, как бывает только спросонья, сильно растревожился. Кто бы мог так рано звонить, да еще практически на неизвестный номер? Правда, в Москве уже девять часов.
– Слушаю! – резко и недружелюбно прорычал он в трубку и в ответ услышал хорошо знакомый доброй половине мира окающий голос:
– Дело безотлагательное, вот вам и звоню спозаранку, работаю здесь, как телефонистка-курсистка, понимаешь. Уже седьмой звонок делаю. Не хочу никому передоверять.
Поскольку человек, известный половине мира, звонил Александру второй раз в жизни, он мгновенно вспомнил первый такой звонок, в октябре девяносто пятого, в рабочий кабинет на Тверских-Ямских, но не стал углубляться в воспоминания и почему-то решил пошутить:
– В следующий раз, Борис Николаевич, вы позвоните, наверное, еще лет через десять. Кстати, интересно, мобильники на том свете работают?
– Вы все шутки шутите, а я вам скажу, что сейчас не до шуток. Надо встретиться по очень важному делу.
– Когда? Я прилечу хоть сегодня.
– А вы разве не в Москве?
– Не в Москве, вы же звоните на мой французский номер. Но это ничего не меняет. Мгновенно прилечу.
– Какой дали телефон, на тот и звоню. Французский, понимаешь… Только прилетать не надо. Сейчас моя Таня все вам объяснит. Передаю трубку.
– Александр Павлович, здравствуйте! Папа непременно хотел сам дозвониться. А прилетать действительно не надо. Я-то знаю, что вы где-то во Франции. Вот и встретимся в Париже. К нему отовсюду ближе. Будет еще несколько известных вам людей.
– Какая тема? – осторожно задал вопрос Александр. Хотя звонок и был ему весьма лестен, но ничего хорошего такие звонки обычно не сулили. Тем более что давно для себя решил держаться подальше от той могучей кучки, которая вершила минувшее десятилетие и к коей некогда принадлежал сам.
– Тема не телефонная, – жестко сказала Таня. – Если подумаете на досуге, возможно, и сами доберетесь до нее. Газеты читаете? Телевизор смотрите? Ну да ладно об этом… Я хотела попросить вас об одолжении. Так как вы оказались единственным, так сказать, в нужном месте и в нужное время, не могли бы подготовить уютное местечко для встречи человек на десять – пятнадцать? И потом перезвоните мне. Какой-нибудь малоприметный ресторанчик, например. Номер телефона вам сообщат дополнительно. Уже не для чужих ушей. И вы тоже со своего номера не звоните. Хорошо? И еще. Встреча должна состояться как можно быстрее. Жду.
Телефон отключился.
Александр, обычно не теряющий самообладания ни в какой ситуации, тем более в своей собственной постели, вновь упал на подушки и поймал себя на мысли, что не может сосредоточиться. За что он не любил свои новые спальные места, так это за необходимость привыкания к ним. В его возрасте и положении это всегда проблема. «Где выключатель, где бутылка с минеральной водой, где дорога на горшок?» – мысленно брюзжал он, пытаясь восстановиться после звонка.
Этот дом Александр подарил себе накануне собственного 50-летия. Но так как бывал в нем только с восходом над Нормандией теплого солнца, каждый новый заезд привыкал к нему словно впервые.
Имение было спрятано от любопытных глаз красивым парком и каменной стеной по меньшей мере вековой кладки. Большой трехэтажный дом 1804 года постройки, скромно именуемый замком, своей историей был вписан в историю Франции сначала наполеоновскими маршалами и купцами, а затем кистью Дега, что весьма льстило его новому владельцу.
Неожиданный звонок из Москвы, как интуитивно почувствовал Александр, мог вписать его новый дом в теперешнюю историю России. Но надо ли ему это?
Он окончательно проснулся от очевидной мысли, посетившей его. Какие еще могут быть сомнения, когда звонит пусть и бывший, но Президент?! Решительно вскочив, он направился в туалетную комнату. Нежиться в ванной, как любят многие по утрам, он никогда не любил. А резкие, как удары хлыста, струи контрастного душа – совсем другое дело. Вот и сейчас они быстро привели Александра в чувство.
Полчаса на новости по телевизору, омлет и кофе, которые подала на старой, скрипящей от древности кухне мадам Жизель, и можно покопаться в своем еще недавнем прошлом. Разве не на это, собственно, и намекала президентская дочь?
Копаться в нем Александру долго не пришлось. Есть такие события, которые, возможно, и не хочется вспоминать всуе, но от количества обращений к ним память не становится ни короче, ни длиннее.
У Александра Духона в прошлом было несколько форматных эпизодов. И он с интересом погрузился в воспоминания о них, уютно устроившись в беседке над прудом. Еще не жаркое солнце нежно щекотало глаза и опасно подталкивало к потенциальной дреме, которую Александр безжалостно гнал от себя. Намереваясь поразмышлять над утренним звонком, он решительно отбросил все личные мотивы. Немного поколебался – куда отнести создание в современной России первого частного банка? К личному или все же государственному? Очень хотелось склониться ко второму варианту. Но оставаясь наедине с самим собой абсолютно трезвомыслящим человеком, он резонно счел, что на его любимой родине подобные события лишь после смерти их участников становятся историческими. Поэтому безжалостно к собственной персоне отвел банк в ранг личных событий жизни.
Оставалось лишь два события, расположившихся практически в одном жизненном периоде.
Это роль казначея в думских выборах, плотно скрытая от широких кругов населения, но известная доподлинно во всех нюансах и подробностях тем, кому это было положено знать. По этой теме вряд ли могли возникнуть проблемы, потому что Духон за минувшие годы не слил на сторону ни одной цифры и ни одного факта. Это ему зачлось и больше не вспоминалось.
