Труф удивилась, поймав себя на том, что свое прозаическое восхищение облекает в форму лекции, составленной из сухого фактического материала. Факты Труф всегда использовала в качестве инструмента для укрощения внешнего мира, защиты своих чувств от его болезненного воздействия.
«Но что я сейчас чувствую? Ничего. А следовало бы».
С тех пор, как в возрасте двух лет Труф осиротела, Кэролайн Джордмэйн была для нее всей семьей. Тетушка Кэролайн пришла в отвратительную, грязную коммуну последователей Блэкберна и забрала оттуда дочь своей сестры. Она заботилась о Труф и воспитывала ее, никогда не ругая ее и не ропща на свою судьбу, хотя наличие ребенка осложнило безмятежную одинокую жизнь Кэролайн. Кэролайн и Катрин были близнецами, но, несмотря на это, Труф никогда не чувствовала к тетушке той теплоты, которую она испытывала бы к родной матери.
Вражды между Труф и тетушкой Кэролайн тоже, разумеется, никогда не было. Отношения их можно было бы квалифицировать так — легкая приязнь со стороны Труф и добросовестно исполняемая опека со стороны тети. Если иногда их родство и казалось им странным, обсуждать его они не пытались. Когда Труф выросла и начала выслушивать рассказы своих одноклассников, сокурсников и соседок по комнате о своих семьях, она в душе не раз благодарила тетю за то осторожное отдаление, которое она всегда старалась сохранить между собой и Труф. Тетя, несомненно, жалела и горевала о судьбе своей сестры, но Труф затруднилась бы сказать, что она постоянно носила в себе это горе.
«Но что-то ведь она, должно быть, чувствует. Близнецы, особенно неотличимо похожие, всегда очень близки, это отчетливо показывают телепатические эксперименты, которые проводил Лайнбау-Хэй».
Труф прервала ход мыслей, удивленная своим слишком специальным, клиническим подходом к теме. Конечно же, тетушка Кэролайн горевала о сестре Катрин, точно так же, как Труф горевала о матери, но винить за ее раннюю смерть было некого, ведь Торн Блэкберн тоже давно сошел в могилу.
Блэкберн. Это имя Труф вспоминает постоянно. Золотой сын фортуны, человек неясного и таинственного происхождения, мошенник из мошенников, рассказывавший всем вокруг себя душераздирающие истории и тут же опровергавший их, заявляя, что все они вранье. Он заставил своих последователей безоговорочно верить в него, сам же он при этом ни во что не верил. Он раздавал фантастические, невыполнимые обещания, но никогда и не собирался их выполнять.
Торн Блэкберн был человеком, сотканным из духовных противоречий, он крал, но не деньги, а религиозные убеждения, правда, потом он крал и деньги.
Труф чуть не пролетела мимо поворота, она резко нажала на педаль тормоза и вывернула руль вправо, виновато и настороженно покосившись в боковое зеркало. К счастью, за ней никого не было. Она съехала на залатанную, с глубокими обочинами второстепенную дорогу, ведущую в Стормлаккен. Оставалось совсем немного.
И что ей теперь делать? Что говорить?
А что она вообще может делать? Тетушка Кэролайн объяснила все очень ясно и понятно. И не она, а Кэролайн будет говорить, да еще нечто такое, что нельзя доверить телефону.
Второстепенная дорога перешла в какую-то тропинку шириной с шоссейный ряд. Сейчас Труф ехала вдоль Таковской горной гряды. Изрезанные ледниками скалы, будто вырубленные гигантским топором, с густой высокой травой и кривым, чахлым кустарником, редкими, без единого листочка березами и соснами у подножия, представляли собой удручающее зрелище.
На окраине Стормлаккена Труф остановилась, чтобы дозаправить машину. Здесь все оставалось таким же, как и двадцать, и десять, и пять лет назад. Только лавка, торговавшая дешевыми товарами, была заколочена, а от главной улицы остался лишь старый, покосившийся автовокзал, магазин автозапчастей, отделение банка Мид-Гудзон, да кафетерий с засиженным мухами прилавком. Стоящий напротив бензоколонки универсальный магазин, разместившийся в здании, выстроенном в стиле викторианского рококо, был совершенно пуст.
Умирающий город, антураж, вполне соответствующий хмурому, безрадостному сентябрьскому дню. Труф с радостью уехала из него, направившись по главной улице в сторону озера. Точнее, в ту сторону, которую местные жители называли «озером», хотя в течение последних лет семидесяти или больше никакого озера там не было.
Оно исчезло в начале двадцатых годов, его истощил проект по снабжению Нью-Йорка питьевой водой, устаревший в то же самое время, после постройки резервуара Кротон. Озеро, давшее городку название, а его жителям — право кичливо именовать свое место курортом, давно высохло. Окончательно городок добила постройка широкой, многорядной трассы, по ней, как по вене, утекли последние остатки его жизни. Теперь это был город-призрак, отстоящий слишком далеко и от процветающей северной троицы Шенектади — Олбани — Троя, и от расширяющегося южного красавца Пафкипси.
Дом Кэролайн Джордмэйн находился в нескольких милях от Стормлаккена, на берегу оставшегося от озера заросшего котлована. Большинство викторианского стиля коттеджей, выстроенных в пору существования озера, были давно заброшены. Крошечный домик тетушки Кэролайн одиноко стоял в необычайно красивом месте, на самом склоне горы, и весело выглядывал из-за густой травы, кустарника и низкорослых деревьев.
Труф подъехала к дому, припарковалась рядом со старенькой тетушкиной «хондой» и вышла из машины. Ее сразу охватил дувший с гор сырой, промозглый ветер, ни теплый, ни холодный, но все же очень неприятный.
Тетя Кэролайн шла к двери очень долго, но когда она открыла, Труф ужаснулась происшедшим в ней переменам. Некогда черные волосы серыми тонкими прядями свисали с просвечивающего черепа. Худое, костлявое лицо покрывала желтая и дряблая кожа. Тетя выглядела безобразно старой.
— Вот так, — произнесла тетушка Кэролайн. — Значит, выгляжу я хуже некуда? Доктор сказал, что жить мне осталось от силы месяц, да и это признание мне пришлось вытягивать из него. Ты же знаешь, как неохотно доктора сообщают подобные вещи.
— Но когда? Как это случилось? — сбивчиво забормотала пораженная Труф.
Кэролайн Джордмэйн отвернулась и медленно пошла внутрь дома. Двигалась она очень осторожно, словно кости у нее были стеклянные.
Гостиная выглядела так, будто в доме давно уже никто не жил. Мебель оставалась все той же, ее тетушка Кэролайн купила, будучи еще молодой женщиной. Шаткие кресла с коричневыми и оранжевыми подушечками, потемневшими от времени, такой же неустойчивый стол и книжный шкаф — все несло на себе печать футуризма шестидесятых годов. Казалось, время здесь не властно, тетушка оберегала свою молодость так же упорно и бережно, как янтарная капля хранит попавшую в нее букашку.
— Рак косит лучших, я думаю, — ответила тетушка Кэролайн. Она осторожно, с лицом, искаженным напряжением, опустилась на диван. — Ты хорошо выглядишь. Как твои дела в институте?
— Довольно неплохо, — сухо ответила Труф.
Ей не хотелось говорить с тетушкой о своей работе. Она положила сумку и жакет на низкий столик и увидела стоящую рядом с ним неприметную картонную коробку, в которых обычно хранятся фотографии, письма и другие подобные личные вещи.
