– Извини, старик. Так получилось. Совсем крыша поехала от постоянного преследования журналистов, – не вдаваясь в тонкости, как мог, объяснил Алексей. – Лови ключи, а я ещё с часик постучу у стеночки. Надеюсь, там электричество включили, а то что-то стало рано темнеть.
Водитель ловко поймал брелок с ключами и залез в «Ауди».
Насвистывая себе под нос, Туров поспешил на корт. Но далеко уйти ему не пришлось. Из-за густых зарослей ежевики, тянувшихся вдоль тропинки, один за другим раздались два сухих хлопка. Словно где-то совсем рядом сломали ветку. «Тоже мне, нашли место, где ломать деревья», – пронеслось в сознании банкира. Но в следующее мгновение до него дошло, что никто никакие ветки не ломал. Это была стрельба. Предчувствуя недоброе, Алексей сломя голову бросился назад, к машине, но, не добежав до неё несколько метров, остановился как вкопанный. Ветровое стекло «Ауди» было сплошь забрызгано кровью. Словно капельки дождя, медленно стекали алые струйки, как в фильме ужасов. Окровавленная голова его водителя неестественным образом уткнулась в разбитое стекло.
Алексей сначала бросился к водительскому сиденью, потом отскочил назад. Но это уже не было инстинктивным желанием убежать подальше, лишь бы спастись. Потому что раздался ещё один подозрительный хлопок, и в ту же секунду банкир почувствовал под правой лопаткой пронзительно острую боль. Стреляют? Точно, стреляют, сволочи! Вот и накаркал себе беду.
Первым желанием Турова было добраться до бардачка «Ауди», где у убитого водителя хранился табельный пистолет. Однако сообразив, что отстреливаться уже поздно, банкир бросился к спасительной, как ему казалось, лесопосадке. Позади он слышал голоса двух мужчин, бросившихся за ним. Туров даже смог уловить явный украинский акцент:
– Мазила долбаный, не мог с двух митров в голову яму попасти?
– Я що тибе, в тире? Давай дуй скорее за ним, не то дайде до шоссейки, и тогда нам хана, – огрызнулся другой голос, очевидно, принадлежавший тому, кто стрелял в него.
Ноги ещё несли Турова, продиравшегося сквозь густые заросли кустарников, но силы уже оставляли. Те двое – тупоголовые киллеры. Они будут преследовать его до конца. А потом сделают его последнее фото, чтобы представить доказательства о выполненной работе. Но кто заказчик? Боже, о чём он только думает? Его даже на Новодевичьем кладбище не похоронят... Алексей неуклюже упал и почувствовал, как что-то острое ткнуло его в бок. От нестерпимой боли он заорал.
«Бог мой! Господи Иисусе, неужели и ты так умирал на кресте? И ты так же, как я, чувствовал эту страшную боль? Но как ты мог чувствовать земную боль, если боль не в теле, а в душе? Ты сам так учил. Дальше пути нет», – вдруг отчётливо понял Туров, потому что ноги больше не смогли поднять его разом погрузневшее тело. Собрав последние силы, он ещё попытался подтянуться на руках, но очередной выстрел поставил точку его мучениям. Вот и не верь предчувствиям. Жалко, что он не увидит лицо Аллы, когда она узнает о его гибели.
Утром, когда Алла ещё спала, её разбудил телефон.
– Ты слышала?! – не здороваясь, заорала в трубку ближайшая подруга, которая была в курсе всех дел Полётовой.
– Что я должна была слышать? Я ещё сплю.
– Тогда я не буду тебе говорить. Сама все услышишь. По НТВ новости через каждые пятнадцать минут, – напомнила подруга и от греха подальше дала отбой.
Откинувшись на подушку, Алла соображала тяжело, но ничего экстраординарного в голову не шло. Что вообще могло случиться? Войска опять вступили в Чечню? Дальше этой мысли её фантазии не распространялись.
Она пошла на кухню, сварила себе кофе и включила маленький телевизор.
Страшная новость, увы, не заставила себя долго ждать. Ровно в 9.45 миловидная ведущая с удивительно правильными чертами лица бесстрастным голосом сообщила, что накануне вечером в лесном массиве Битцевского парка нарядом местной милиции был обнаружен труп первого заместителя председателя нацбанка Алексея Борисовича Турова.
По предварительным данным, банкир был убит двумя выстрелами – в область спины и живота. Также имеются косвенные сведения, что перед смертью Турова пытали, о чем свидетельствует колющее ранение в области печени. Следствие по факту убийства банкира возложено на Генпрокуратуру...
– Он же говорил, а я не верила. Я смеялась над ним! – по-бабьи закричала она. Коричневая жидкость медленно растекалась по плите. – Господи! Так не бывает! Скажи, что так не бывает! Неужели искупление грехов тоже наказуемо? – обращалась она непонятно к кому.
Прошёл час или больше, пока Алла пришла в себя и вспомнила о просьбе Турова. Она достала из сумочки визитку Анатолия Надеждина и набрала номер его мобильного телефона.
– Анатолий? – забыв об элементарном приветствии, произнесла журналистка. – С вами говорит Алла Полётова. Я звоню вам по поручению Алексея. Нам надо срочно встретиться.
Трубка долго хранила молчание. Потом наконец Надеждин, который, очевидно, был уже в курсе случившейся трагедии, будничным тоном, будто речь шла не о гибели его друга, сказал:
– Я бы не советовал вам говорить открытым текстом. Я сообщу вам о времени и месте встречи.
– Да, разумеется, – машинально ответила Алла, и только тут она окончательно поняла, что всё-таки произошло лично в её жизни.
Москва. «Непослушная» журналистка
Запыхавшаяся секретарша, едва успев прикрыть дверь, возбуждённо заверещала:
– Алла Сильвестровна, там внизу, на вахте, какой-то чудной иностранец требует пропустить его к вам!
– Что, моложе никого нет? – тихим, усталым голосом спросила Полётова.
– Так именно вас желают видеть. И никого другого. Блажит, будто его режут, и вас требует.
– Вечная история. Просила же всем говорить, что меня нет на работе. Могу я быть в командировке, в конце концов?!
– По телефону я так и отвечаю. А тут пришли... Вы же вахтёров не обучали, как им отвечать...
– Не обучала, – уныло согласилась Алла.
Она встала из-за стола и взглянула в зеркало, которое стояло на полке между справочниками. На Полётову смотрело чужое серое лицо с тёмными кругами под глазами. Кое-как поправив копну светлых волос, она обернулась к секретарше:
– Скажи, пусть пропустят. Только не сразу, пару минут потянут. Я хоть успею слегка подкраситься.
Последнюю неделю со дня гибели Турова она большей частью проводила в этом кабинете редакции на Бульварном кольце. Домой приходила поздно вечером, усиленно затягивая этот процесс «выгуливанием» себя по пока ещё зелёным аллеям. Алла пешком доходила до Большой Дмитровки, потом мимо Ленкома – в сторону Садового кольца, а там уже до дома, через Тверские-Ямские улицы, оставалось совсем близко.
На работе она всё-таки была не одна и старалась держать себя в руках. И лишь поздним вечером, на аллее или дома, уже не было сил удерживать слёзы. Самое ужасное, что никому из близких она не могла рассказать, как её подкосила смерть Алексея. И что можно было сказать? Что, занимаясь журналистским расследованием, вместо того, чтобы заклеймить печатным словом одного из матёрых экономических преступников, влюбилась в него?! Конечно, это нельзя было назвать влюблённостью в полном смысле слова. Это было скорее какое-то нежное сострадание стареющей с каждым днём женщины одинокому, как она, человеку, сгубившему свою жизнь. Всякий раз при воспоминании об их последней встрече в тот солнечный воскресный день бабьего лета сердце женщины начинало нещадно ныть от неизбывной тоски, а в сознании навязчивой мелодией звучали любимые стихи Аполлинера:
