«Все-таки решился», – подумал Бахтин. Разумеется, он прекрасно понимал, что эффектно выиграть маленькую схватку еще не означает, что выигран весь бой. Пока обвинение его подзащитного так и осталось непоколебимым: изнасилования и совращения несовершеннолетней, кроме подсудимого и пострадавшей, никто не опроверг. Впрочем, кто может подтвердить?
Судья Зуева, как этого ей и не хотелось, вновь пригласила Владимира Андреевича на свидетельское место.
– Скажите, свидетель, вы знали, что гражданин Сироткин и гражданка Уфимцева брат и сестра? – задал свой коронный вопрос прокурор.
– Вы опять ведете дело к инцесту? – строго спросила судья. – Мы же договорились, что тема не обсуждается.
– Уверяю, ваша честь, упомянутое вами слово я даже не собирался произносить в этом зале.
– Отвечайте, свидетель. – У судьи больше не было аргументов.
– Я не знал этого, когда забирал их из детских домов, – пояснил Добровольский.
– А позже? Позже у вас появилась такая информация? – не уступал Гришайло.
– У меня и сейчас нет достоверной информации на этот счет, – невозмутимо продолжал Владимир Андреевич.
– Но вы говорили Уфимцевой и Сироткину, что они брат и сестра?
– Возражаю. Это провоцирование свидетеля на дачу показаний против самого себя! – возмутился Бахтин.
– Вопрос достаточно простой, и свидетель не высказывает недовольства, – попыталась урезонить его Зуева.
– Вопрос провокационный, поскольку если обвиняющая сторона хочет выявить с его помощью степень информированности Уфимцевой и Сироткина при вступлении их в половую связь – а другой убедительной причины я просто не вижу, – то можно сделать это другими методами. Например, элементарно спросить Владимира Андреевича, прислушивались ли вообще подопечные к его словам?
– В целом они были послушными ребятами, – не ожидая повторения вопроса от судьи или прокурора, все так же ровно отметил Добровольский.
– Владимир Андреевич, вы говорили, что неплохо зарабатываете. А чем вы, собственно, занимаетесь, если не секрет? – Настала очередь Бахтина задавать вопросы свидетелю.
– Работаю в президентской резиденции. А вот чем занимаюсь?.. Вы правы, это действительно секрет, – ответил Добровольский.
Багрянскому, сидящему в кинобудке над залом, в этот момент показалось, что свидетель жутко недоволен вопросом и одновременно с этим смущен.
– Как же вам все-таки при решении об опекунстве попались на глаза фамилии Сироткина и Уфимцевой? Ведь существовал же какой-то хотя бы формальный повод? Даже отмечая цифры в «Спортлото», человек чем-то руководствуется. Хотя бы интуицией.
Добровольскому так и хотелось закричать во весь голос: «Оставьте меня в покое! Я руководствовался своим прошлым, о котором вы ничего не знаете. И знать не должны. Прошу, умоляю, не напоминайте мне о нем!» Но ни один мускул не дрогнул на лице бывшего военного. Он лишь кашлянул и тихо сказал:
– Вы правы. Наверное, мною двигала интуиция. Я не помню...
Настя внимательно слушала все вопросы и ответы, которые доносились до нее со сцены. Но старалась никак не выражать своих эмоций. Возможно, это была та единственно верная реакция женщины, которая позволяла уберечь, защитить их с Димкой еще не родившегося на свет второго ребенка и не убить в нем желания появиться в этом безумном и жестоком мире.
В отличие от судьи и присяжных сенсационная информация о том, что они с Димой брат и сестра, не стала для нее откровением. Вот когда Добровольский впервые сказал им об этом, она действительно ужасно растерялась. Он вынужден был сказать, потому что неожиданно выяснил, что их стало связывать между собой.
В тот злополучный для них день Владимир Андреевич раньше времени вернулся домой. Он уверенно, как всегда, хлопнул дверью. Это было у них своеобразным сигналом, чтобы Настя сразу же подала обед. Но на первом этаже было пусто.
Решительно поднявшись по лестнице, Владимир Андреевич ворвался в комнату и буквально онемел. Его взору предстала весьма откровенная картина. Ее длинные светлые волосы развевались, как у амазонки, а спелые, налитые груди колыхались, как буйки на воде, в такт движениям. Добровольский не узнал в ней Настю. Разве это девчонка? Это же взрослая сексуальная женщина. Он возмутился, решив, что Дима притащил в дом какую-то девицу.
Любовная парочка не сразу его заметила, полностью поглощенная своим старым, как мир, и удивительным, как каждое новое открытие, занятием. Дима в ужасе вскочил с кровати. Еще не успевшая вернуться из сладкой бездны Настя так и осталась лежать во всей своей обнаженной красе. Добровольский все понял и похолодел от ужаса. Он не смог вымолвить ни слова, резко повернулся и выбежал из комнаты.
До вечера Владимир Андреевич сидел взаперти в кабинете. Димка остался в своей комнате, не в силах выйти из нее. Настя прислушивалась, переживала, ей было стыдно, но она надеялась, что ей удастся все объяснить, что у них с Димой любовь, что у них чувства. Что можно с этим поделать? Страсть не грех, если есть настоящая любовь, которая не знает запретов и границ.
Добровольский появился в столовой только к ужину и был мрачнее тучи. Дима виновато попытался начать разговор, но он резко его остановил, вытянув вперед руку:
– Не сейчас! Обсудим все после ужина. У меня для вас есть важная информация.
Выпив чай в гробовом молчании, влюбленные с нетерпением и тревогой ждали, что им скажет опекун. Тот долго не решался начать и задумчиво глядел перед собой.
– Дмитрий, – начал он тихим, но твердым голосом, – ни ты, ни Настя не помните, как вы попали в детский дом. Скажи, тебе никогда не казалось, что вы с Настей раньше были знакомы?
Дима настороженно покачал головой, он не понимал, куда клонит Владимир Андреевич.
– Я смотрел ваши документы. В них действительно нет ничего интересного и примечательного – обычные справки, как у всех детей, в раннем возрасте потерявших родителей при невыясненных обстоятельствах. И фамилии вам дали уже в детском доме. То есть, к сожалению, достоверно никто и ничего не знает о вашем происхождении... – Добровольский опять замолчал, подбирая нужные слова. – Так вот, мне не так давно удалось кое-что разузнать, правда, пока без подробностей и деталей. Я не хотел вам говорить, пока не восстановлю полную картину – как вас зовут по-настоящему, кто ваши истинные родители. Не хотел, но теперь, видимо, опоздал. Вот это... – он смутился, – то, что я видел... Вы больше никогда не должны этого делать. Я не ханжа, и причина, честно говоря, даже не в вашем возрасте. Хотя и это полное безобразие! – Он выдержал паузу, а потом произнес те слова, которые перевернули все: – У меня есть сведения – и они не подлежат сомнению – что вы происходите из одной семьи!
Дима растерянно посмотрел на Добровольского. Он не хотел знать эту информацию. Настя ничего не понимала, до нее, в силу некоторой объективной заторможенности ума, медленно доходил смысл услышанного.
