– Как раз хорошо. И идея у нас хорошая. Только как судья и прокурор проглотят подобную линию защиты? – с сомнением спросил Духон.
– Судья вам, видно, не по душе? О прокуроре я уже не говорю.
– А что мне должно в ней нравиться? Никак не определит свою позицию, все время водит разговор вокруг незначительных деталей. В моем представлении современный судья должен быть совершенно иным.
– Что вы сказали насчет незначительных деталей? Возможно, в процессуальном отношении они и незначительны, но с оперативной точки зрения... – В трубке было отчетливо слышно, как Мацкевич наливал себе воды. – Знаете, кажется, вы навели меня на одну мысль!
– К чему вы клоните?
– Помните, Зуева уточняла позицию надзорных органов по поводу опекунства?
– Не помню. Ну и что с того? Сплошная дидактика.
– Но она привела довод о том, что Добровольскому не следовало доверять воспитание детей, поскольку он одинокий мужчина и давно...
– ...состоит в разводе с бывшей супругой! Точно! Как мы раньше об этом не подумали? Нет ничего ужаснее уязвленного женского самолюбия. Надо немедленно ее разыскать! – оживился банкир.
– Мне этим заняться?
– Пожалуй, нет. Слишком расточительно отвлекать вас на супружеские склоки, – Духон задумался на мгновение и тут же принял решение: – Этим мы попросим заняться Багрянского. Он кого хочешь разговорит. Правда, он сейчас в Ростове. Но пока вернется, мои люди найдут адрес жены Добровольского. Мы же с вами едем на Валдай. Немедленно! Хочу сам увидеть допрос этого сомнительного опекуна.
Рано утром они вновь выехали в «Слободу». Александр прихватил аналитика с дальним прицелом. Процесс должен был вот-вот возобновиться, и он очень надеялся, что Мацкевич, обладающий уникальным талантом увязывать разрозненные и на первый взгляд проходные факты, сделает из них столь необходимые для продолжения расследования выводы.
Когда машина наконец вырвалась из дорожной толчеи Московской области, аналитик решился прервать затянувшееся молчание.
– Как вы полагаете, с какой целью затеян весь этот балаган? – спросил он. – Я имею в виду суд. Не знаю, как вам, Александр Павлович, но лично я уверен, что Добровольский здесь – фигура второстепенная. Что-то вроде рабочего инструмента при возведении всей этой пока непонятной нам конструкции.
– Может, политика, – неуверенно пробормотал Духон, то ли спрашивая, то ли предполагая, что дело обстоит именно так. – Но тогда скажите мне, Леонид Сергеевич, как могут Дима и Настя вписаться в политические разборки?
– Не понимаю. Вопрос, на мой взгляд, стоит так: для чего прокурор любой ценой добивается осуждения Дмитрия Сироткина, а следовательно, лишения его свободы? Означает ли это, что кому-то крайне необходимо ограничить гражданские права Сироткина? А заодно нейтрализовать Настю Уфимцеву?
– Каких прав лишены у нас заключенные?
– Простите, Александр Павлович, я не юрист. Вам Бахтин объяснит лучше. Но очевидно, что в заключении Сироткин окажется, как бы точнее выразиться, под контролем. Он будет лишен свободы переписки, передвижения... Даже после освобождения ему могут долгое время препятствовать в выезде за границу.
– Допустим. Но вы забываете, что речь идет о простом детдомовском сироте. Какие, к черту, свободы ему нужны?
– А вот это зря. Мы ничего не знаем о Сироткине. Кто он? Откуда? Кто его истинные родители? Есть в чем покопаться, о чем поразмышлять. Как бы еще на недельку оттянуть процесс? – с надеждой в голосе спросил Мацкевич.
– Ну да. Пока мы будем размышлять, парня засудят. Махать после драки кулаками? Хотя я интуитивно чувствую, что мы вот-вот найдем ключик к разгадке. Придется пока придерживаться старой схемы. Надеюсь, Бахтин сделает все, чтобы избавить Сироткина от тюрьмы. Но действуя вслепую, полностью защитить его мы вряд ли сумеем. Хотя лично я верю, что защита еще устроит нам праздник.
Оставшуюся часть дороги они ехали молча.
Мацкевич с интересом рассматривал живописные места сначала Тверской, а затем и Новгородской области. Дорога то ныряла в лес, то вновь оказывалась среди полей выгоревших от зноя колосьев. Яркие краски лета уже постепенно сменялись тускнеющими пятнами осени, как на картинах импрессионистов, заставляя постепенно забыть о недавно еще палящем солнце.
– Как, кстати, продвигаются дела у Багрянского и Тьерри? – неожиданно вспомнил Леонид Сергеевич, когда машина свернула с трассы, следуя указателю на «Долгие бороды».
– Тьерри звонил, он прямо из Ашхабада вернулся в Москву. Правда, я еще с ним не общался, но главное он успел сказать. Багрянский собирался в Ростов, продолжать поиск наследников Орлова. В ближайшие пару-тройку дней обещал связаться по телефону, – неохотно объяснил Духон, мысли которого были заняты чем-то другим.
– Надеюсь, вы допускаете, что все ваши телефоны прослушиваются?
– Уверен, но сплю спокойно. Вряд ли мифические наследники могут кого-то заинтересовать всерьез.
– Не скажите. Как раз вопросами зарубежных наследований наши спецслужбы всегда занимались активно. Как, кстати, и западные. Довольно выигрышная штука. Причем и когда наследники, как говорится, уже у тебя на промокашке. И когда их не оказывается вовсе.
– Никогда об этом не задумывался. Мне лично никто наследства не оставлял ни за рубежом, ни здесь, на родине. Я вот оставил сдуру. Но это к делу не относится. И вообще я был уверен, что этими вопросами занимается исключительно Инюрколлегия. Постоянно читал объявления в рубрике «Инюрколлегия разыскивает». Их регулярно печатали в «Известиях» очень мелким шрифтом. Ой, вспомнил! Был у меня когда-то давно приятель. Все ждал, когда на него свалится наследство. У него какая-то прабабка, седьмая вода на киселе, вроде жила в Америке.
– Ну и как, дождался? – поинтересовался Мацкевич.
– Не знаю, может, до сих пор ждет, – усмехнулся Духон в усы. – Не понимаю, какой смысл мечтать о мифическом наследстве? Разве не разумнее рассчитывать на себя, на свои силы?
– К сожалению, все мы воспитаны на мифах. Такой в нашей стране стиль мышления. Одни всегда завидовали Иванушке-дурачку, обтиравшему бока на теплой печи, другие, уверовав в абстрактные идеалы, как по щучьему веленью, скопом отправлялись строить БАМ. Третьи мечтали стать космонавтами и все ждали, когда их призовут под знамена космоса. Бедные люди...
– Это точно, – грустно подтвердил банкир, который сполна испил чашу надежд возведения замков на песке. – Однако не спешите никого осуждать. Эта вера – результат искренности, наивности. Люди безоглядно верят в то, что им говорят. Увидите, как все изменится, когда мы камня на камне не оставим от нелепых обвинений.
– Вы о чем? – удивленно спросил Мацкевич.
– О чем можно думать еще? О суде, конечно. А мы все о каких-то наследствах, – охотно пояснил Духон.
Они подъехали к воротам «Никольской слободы».
Глава 17 Тайник
Убаюкивающий стук колес сменился беспорядочной дробью. Поезд нервно побежал по стрелкам и, не останавливаясь, миновал какую-то станцию. В окне промелькнули пустой перрон и небольшое здание вокзала, выкрашенное в желтый цвет. Названия Багрянский не успел разглядеть и посмотрел на часы – если верить расписанию, маяться в поезде оставалось недолго. Лев нетерпеливо забарабанил пальцами по откидному столику.
