Книга Поздний звонок, страница 20. Автор книги Леонид Абрамович Юзефович

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Поздний звонок»

Cтраница 20
Глава 7
Соперница

Комплексный ресторанный обед из супа харчо, макарон по-флотски и компота с затхлым запахом магазинных сухофруктов комом лежал в желудке. Присев на гостиничную койку, Свечников закрыл глаза и услышал голос Иды Лазаревны.

«Да, – кричала она в угаре какой-то дискуссии, – эсперанто по звучанию напоминает язык Сервантеса и Лопе де Веги! Но разве это недостаток? Император Карл Пятый считал, что испанский – тот язык, на котором пристало говорить с Богом!»

В Лондоне Свечников побывал на заседании тамошнего клуба «Эсперо» и с удивлением обнаружил, что в устах англичан эсперанто скорее напоминает язык Данте и Петрарки. Это лишь тогда, в России, он звучал, как испанский – от страсти и надежды.


У Иды Лазаревны была комнатка под лестницей в школе-коммуне «Муравейник». Кровать, стол, полка с книгами, две табуретки. На стене – фотография Заменгофа и распяленный на гвоздиках полотняный платок, на котором зелеными нитками-мулине хозяйка собственноручно вышила трехстишие:


Malamikete de las nacjes, cado, cado!

Jam temp’esta.

Эти строки были признаны первым текстом на эсперанто и почитались гомаранистами как священные. Утверждалось, что Заменгоф сочинил их в возрасте семнадцати лет, когда еще учился в Белостокской гимназии. В переводе они значили:


Вражда наций,

пади, пади!

Уже время.

Вообще-то Ида Лазаревна питала стойкое отвращение ко всякому рукоделию. Откуда у нее взялось терпение на этот труд, для Свечникова всегда было загадкой. Впрочем, халтурно вышитая последняя строчка говорила о том, что вдохновение покинуло мастерицу задолго до конца работы.

Раньше он часто бывал в ее комнатке и не однажды оставался здесь на ночь, но с весны не заходил ни разу. Дело шло к избранию его, Свечникова, председателем правления клуба, он предвидел, что рано или поздно ему придется поставить на повестку дня назревшую необходимость размежеваться с группой Варанкина, и в этих условиях связь с гомаранисткой становилась для него тяжкой обузой. Свечников ни минуты не сомневался, кого она предпочтет, если придется выбирать между ним и Ла Майстро.

В комнатке было тесно, обе табуретки стояли под столом. Ида Лазаревна выдвинула одну из них. Свечников сел лицом к кровати, где сидела она сама. Всю зиму это было их любовное ложе. На нем Ида Лазаревна сбрасывала с себя обличье эспер-активистки и любимицы детей и становилась форменной ведьмой. В февральские морозы, когда дуло из всех щелей, раздевалась она обязательно догола, раскидывая одежду по полу, во время объятий оставляла гореть лампу, в лучшем случае слегка подкручивая фитиль, и сердилась, если Свечников пытался ее потушить: «Я не женщина Востока, чтобы любить тебя в полной темноте». При соитии она садилась на него верхом, требовала держать себя за груди и никогда не закрывала глаз. Сам он глаза обычно закрывал, но пару раз случайно подглядел, как в момент экстаза у нее закатываются зрачки и глазницы жутковато наливаются пустым белком. Впрочем, помнил он и ее светлые соски, и кожу, и яблочный запах губ, и трогательный детский пупок никогда не рожавшей женщины.

– Извини, у меня не прибрано, – сказала она, хотя уж этим трудно было его удивить.

В апогее их романа, пришедшемся на конец зимы, он всей душой старался ее понять и все-таки не понимал, почему она снимает один валенок за порогом, а другой – уже в комнате, на тех же местах оба и оставляя, с какой целью пьет чай одновременно из двух стаканов и как ей удается так свободно вести себя на людях, если на платье, на самом видном месте, оторвана пуговица, пришить которую выше ее сил.

– Выпустили? – спросила она.

Он изобразил недоумение:

– С чего ты взяла, что я был арестован?

– А что я должна была подумать? Тебя увели под револьвером.

– Ошибаешься. Меня попросили поехать с ними как свидетеля и члена правления, вот и всё. Заодно, – добавил Свечников, чтобы сделать эту версию более правдоподобной, – обсудили мою идею насчет эспер-отрядов особого назначения.

Подробности были излишни. Как все клубные активисты, Ида Лазаревна прекрасно знала, что сначала в эти отряды должны влиться эсперантисты из ее родной Польши, а затем, по мере продвижения на запад, – из Германии, Франции, Италии. Интернациональные по составу, они могли бы стать связующим звеном между регулярными частями Красной Армии и дружинами восставшего европейского пролетариата.

В ответ Ида Лазаревна продекламировала:


Деревянными молотками солдаты колотят вшей.

Мое сердце

устало

стучать

в такт

этому звуку.

– Стихи одной девочки, моей ученицы, – пояснила она.

– И к чему ты их вспомнила?

– Ненавижу солдат! Знаешь, кстати, почему в эсперанто именно восемь грамматических правил?

– Восемь? Разве не шестнадцать?

– Это вместе с дополнительными. Основных – восемь, по числу сторон света.

– Их же четыре. Север, юг, восток и запад.

– Четыре основных и четыре промежуточных. Северо-восток, юго-запад и так далее.

– Ага, – кивнул Свечников. – В эсперанто, значит, считаются только основные правила без дополнительных, а в географии – основные стороны вместе с промежуточными.

– Да, эта цифра символизирует единство человечества во всех концах света. Слово «гомарано» тоже состоит из восьми букв.

Ида Лазаревна обернулась к фотографии Заменгофа на стене.

Гранда бен эсперо… Великая и благая надежда двигала им. Он в гробу перевернется, если узнает, что эсперанто нужен тебе для войны.

На квартире у Свечникова была прилеплена к зеркалу почтовая марка с точно таким же портретом – бородатый лысый человек в очках. Если прикрыть лысину, он становился похож на подростка, наклеившего себе бороду. Все его изображения отличались только размерами и тоном ретуши, портрет был один и тот же. По мнению Иды Лазаревны, в этом проявилось полное отсутствие у Ла Майстро тщеславия. «Один раз уломали его сфотографироваться, а больше не захотел», – говорила она, но Даневич уверял, что фотографий Заменгофа было много, из них уцелела одна, остальные уничтожены гомаранистами, чтобы сохранить его облик в единственном каноническом варианте. Именно гомаранисты после смерти создателя эсперанто завладели его архивом. «Они, – доказывал Даневич, – с удовольствием уничтожили бы и этот портрет с целью окончательно превратить своего кумира в божество, недоступное никакому иному зрению, кроме внутреннего, но опасаются недовольства со стороны рядовых участников движения. Им приходится учитывать, что не все эсперантисты – евреи, попадаются и христиане, а они привыкли поклоняться иконам».

– Эсперанто нужен не для войны, а для революции, – возразил Свечников.

– Напрасный труд, – парировала Ида Лазаревна. – После вашей революции будет другая, если Россию вы оставите Россией, Польшу – Польшей, а Германию – Германией. Слово «советская» ничего не меняет, оно лишь маскирует суть дела.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация