— Скорее! — снова крикнула Ханна и бросилась в погоню.
Клим обогнал ее на первых же метрах. Он не на шутку рассердился на своего бедуинского приятеля. Обиды-обидами, но всему есть предел… даже объясниться не дал, подлец. Пылью в глаза… это ж надо так придумать! Наджед уже закончил спуск и, слегка пошатываясь, уходил по узкому руслу в направлении Кумрана. Меткое ханнино попадание явно сказывалось на его движениях, и Клим торопился воспользоваться этим. В длинной погоне у него не было против бедуина никаких шансов. Но пока… пока расстояние между ними сокращалось. Клим прекрасно знал это место — каждую скалу, каждую впадинку и ложбинку. Он в два счета достиг дна… еще один рывок, и…
— Адриан!.. Адриан!..
Он обернулся на бегу. Черт! Ханна болталась между небом и землей где-то в конце верхней трети склона. Оступилась? Поскользнулась? Черт! Что делать? Клим остановился, переводя взгляд с Ханны на удаляющуюся спину Наджеда и обратно.
— Адриан!..
Сорвется ведь, точно сорвется, дура несчастная… убиться, пожалуй, не убьется, но руки-ноги переломает… черт!.. уйдет ведь свиток!.. уйдет!..
— Адриан!..
Тьфу!.. зачем полезла?.. но не бросать же идиотку… Клим повернулся и начал поспешно карабкаться наверх, на помощь. Если сделать все очень быстро, то, возможно, еще получится догнать. Скорее, скорее… в ушах слышался гул крови… давно Клим не испытывал такого напряжения. Задыхаясь, он обогнул небольшой скальный козырек, на котором, зацепившись за камень, висела Ханна, подполз к ней, получше уперся и в два рывка выдернул девушку наверх. Теперь они лежали рядом, ловя воздух широко открытыми ртами… предельное напряжение спало, но гул в ушах продолжал тем не менее нарастать… Клим потряс головой, пытаясь сбросить наваждение, посмотрел вниз и обмер.
Звук, который он ошибочно принял за гул крови, исходил из совсем другого источника. По узкому руслу вади со скоростью курьерского поезда неслась трехметровая стена бурой беснующейся воды. Она собиралась в течение нескольких дней на обширных, гладких, как стол, пространствах Северного Негева, тщетно пыталась просочиться в глинистую почву, искала и не находила выхода, образовывала озерца и болотца, поднималась все выше и выше… но дождь не утихал, а, наоборот, все усиливался, все прибывал, пока не превратился в отвесный безудержный потоп, и тогда вода, заражаясь безумством опрокинувшегося неба, ринулась на восток, сначала во всю ширину пустынного фронта, а затем — мелкими капиллярами канав, артериями ручейков, руслами высохших речек, которые, в свою очередь, как ветви в ствол, врастали в глубокие извилистые вади. Начиная с этого момента, вода наступала уже не вразброд, а несколькими грозными ревущими колоннами, не глядя по сторонам и не беря пленных. Она сметала и уносила с собой все, что попадалось на пути: камни, деревья, мосты, машины и даже целые куски бетонных автострад, неосмотрительно вздумавших пересечься с ее бешеным стремлением к белым солончакам Мертвого моря.
Наджед тоже слышал зловещий гул, как и Клим. Как и Клим, он не обратил на него должного внимания, поглощенный бегством и пульсирующей болью от раны на голове. Рана отвлекала его особенно… если бы не она, разве не почувствовал бы он опасность — он, бедуин-рашайда, привычный к подобным приключениям? Конечно, почувствовал бы. Но если сатана надумал сгубить человека, то он первым делом лишает его разума. Свою ошибку Наджед осознал тоже одновременно с Климом. Но на этом сходство заканчивалось. В отличие от Клима, бедуин находился внизу, на дне вади. Когда он обернулся и в двухстах метрах от себя увидел смерть в образе огромного, рыжего, нарастающего до неба водяного вала, было уже поздно что-либо предпринимать.
В последние мгновения перед неминуемой гибелью человек обычно успевает передумать и перечувствовать удивительно много. Возможно, именно этой поразительной интенсивностью сознания и объясняется сопутствующий ей паралич мышц и воли: на них просто не остается энергии. Наджед, например, ухитрился повидать мать и даже поговорить с ней — молодой и веселой, какой она бывала только с ним, маленьким. Он также увидел и ощутил пустыню — всю разом, будто с высоты орлиного полета — ее тонкую красоту, ее горячую дневную тишину, ее ночные шорохи… А еще он снова лизал огонь, раз за разом, но теперь уже абсолютно не чувствовал боли, что, конечно же, свидетельствовало о его последней, финальной, самой главной правоте, установленной последним, финальным, самым главным судом.
Но все это как бы являлось фоном для одной преобладающей мысли: проклятая пещера все-таки достала его! Все вышло в точности, как предупреждали пастухи-таамире, даже хуже: ведь Наджед не только нарушил запрет, но еще и посмеялся над ним. А за это сатана не просто убил его, но еще и хорошенько помучил перед этим… Он подумал о преследовавшем его Климе и порадовался тому, что умирает не в одиночку. Потом он вспомнил, что все еще держит в руках проклятый сверток и содрогнулся от мысли, что даже в загробный мир ему придется войти, волоча за собой свою прижизненную ошибку. Вздыбленный сатана уже нависал над ним всего в нескольких метрах, гоня перед собой клубы водяной пыли, бездонной пастью заглатывая обезумевший от страха мир — кусты, камни, деревца, мелких животных… Эй, Наджед, очнись! Не к лицу дикому бедуину-рашайда умирать в потном параличе… Он собрал последние силы и отшвырнул проклятый сверток так далеко, как только мог. В следующую долю секунды сатана ударил его в грудь, оторвал от земли, прижал, вытянул, расплющил… и Наджед перестал быть.
Ханна и Клим, затаив дыхание, смотрели со своей скальной полки на клокочущий внизу водяной ад.
— Вот и все, — нарушил молчание Клим. — Ты этого хотела, да?
— Может быть, еще можно найти?.. — робко начала Ханна и осеклась.
— Найти… — передразнил ее Клим. — Попробуй, найди. Здесь грузовики пропадают…
Он поднялся и помог встать ей. Обратный путь они проделали в полном молчании. Машина оказалась нетронутой, но удивиться этой неправдоподобной удаче не было ни сил, ни настроения.
На перекрестке Альмог Ханна остановилась.
— Куда теперь? Налево? Направо?
— Отвезите меня домой, — мрачно попросил Клим. — Только на этот раз предупреждаю заранее: на кофе не рассчитывайте.
Ханна прикусила губу, но сдержалась.
— У нас еще остались снимки. Я могла бы взять их в Кумран, распечатать, показать…
— Не «у нас», а у меня, — перебил ее Клим. — Если вы думаете, что я отдам вам еще и камеру…
Ханна сердито пристукнула кулаком по рулю.
— Эй!.. Эй!.. Эй!.. Вы не очень-то, ладно? Не надо валить теперь все на меня, о'кей? Можно подумать, что у вас рыльце не в пушку. Если бы вы сразу сообщили о пещере, как это положено, а не начинали самодеятельные раскопки…
Она безнадежно махнула рукой и замолчала. Клим вздохнул.
— Ладно, — сказал он. — Будем считать, что мы квиты. Извините.
— Пожалуйста. Значит, отвезти вас домой, в Михмас? Налево?
— Ага, будьте добры.
