— Они полагают, что тем самым спасают знание, — возразил я.
— Допустим, — согласился Шимон. — Допустим даже, что кто-то из них прав. Но отчего бы одновременно не озаботиться спасением знания напрямую?
— Напрямую?
— Ну да. Напрямую, без одновременного спасения народа или страны. Знание заключено в Книге. Спасая Книгу, мы спасаем знание. Проще не бывает!
Он торжествующе прихлопнул себя по бедрам короткопалыми ладонями. Я ошарашенно смотрел на него. В самом деле, проще не бывает. Но не слишком ли это просто?
— Ага. А как вы собираетесь спасать Книгу? И что вы называете Книгой? Десять заповедей? Хумаш? Или еще и Писания? Псалмы? Свитки пророков?
— Все, — твердо сказал Шимон. — Все, до последней строчки. Видишь ли, бар-Раббан, сейчас никто еще не может сказать точно, где содержится знание, а где нет. А потому нужно копировать все. Копировать и прятать. И снова копировать, и снова прятать. Год за годом, десятилетие за десятилетием, сколько успеем. И тогда знание может уцелеть. Даже если погибнет народ, исчезнет Еуда, падет Ерушалаим и разрушится Храм.
— Но свитки разрушаются. Папирус ветшает, кожа высыхает.
— Верно. Свитки разрушаются, если пользоваться ими. Но мы будем копировать их не для чтения. Мы хорошенько обернем их полотном, сложим в толстые глиняные кувшины, закупорим деревом, зальем воском, закопаем глубоко в землю, спрячем в отдаленных пещерах. Мы сделаем это многократно, сотни, тысячи раз, так, чтобы Книга выжила, уцелела, хотя бы в нескольких копиях, хотя бы в одной. А с Книгой уцелеет и знание. Вот и все.
Он замолчал, улыбаясь и выжидательно глядя на меня.
— Звучит убедительно, — признал я. — Но это все равно не дает полной уверенности. Может ведь случиться и такое, что погибнут все копии. Разве не так?
Сейчас он должен был ответить «Бог не допустит» и закончить разговор. Но вместо этого Шимон пожал плечами.
— Конечно, так, — сказал он немного уныло. — Но мы можем утешать себя тем, что в наших силах уменьшить вероятность такого исхода. Чем больше копий, тем меньше опасности.
— А почему вы уходите именно на юг? Куда? В Ерушалаим? Но зачем? Отчего бы не делать это прямо здесь, в Галиле?
— Нет, — покачал головой Шимон. — У нас нет никакого опыта. Мы никогда не копировали свитки. Это особое ремесло. Нужно с чего-то начать.
Он посмотрел на Йоханана. Несмотря на романтическую внешность, тот явно заведовал в этой паре всеми практическими вопросами. Но Йоханан молчал, так что Шимону пришлось продолжать самому и дальше.
— К югу от Ерихо есть маленький город под названием Кумран. Даже не город, деревня. Живут одной общиной, ищут пути праведности, как многие. Их главное занятие — рукописи. Делают свитки на продажу и тем живут… Что? — он остановился, смущенный усмешкой Йоханана. — Я не прав?
— Все-таки ты неисправимый мечтатель, дружище, — сказал Йоханан, посмеиваясь. — Изготовлением книг много не заработаешь. Правильнее было бы сказать: «они пытаются на это жить». Из соображений праведности. Но на самом-то деле… — он махнул рукой и замолчал.
— Не важно, — сердито возразил Шимон. — Какая разница? Главное — намерение. А если попутно они пасут коз и плетут циновки, то это не меняет ровным счетом ничего. Так или иначе, там удобнее начинать.
Мы снова помолчали. Йоханан принес сухих веток, развел костер. Я сидел и думал о том, что не могу не уйти, что увяжусь за ними, даже если они передумают брать меня с собой. На этот раз не будет никакого оправдания для трусости и сомнений. Впервые в жизни мне предлагалось настоящее самостоятельное дело. Мой выбор был предрешен со всех точек зрения. Но прежде нужно было задать вопрос, который вертелся у меня на языке с самого начала. Мысленно я повторил его уже раз двадцать, но все не решался произнести вслух. Я просто боялся услышать ответ.
— Ты не обязан решать сейчас, бар-Раббан, — мягко проговорил Йоханан. — Мы выходим на рассвете.
Вы понимаете? Они намеренно облегчили мне задачу, почти не оставив времени для колебаний.
— Я иду с вами, — сказал я, стараясь звучать по возможности беззаботней, как будто речь шла о предобеденном купании. — Но сначала ответьте на один вопрос. Почему вы позвали именно меня?
— Почему именно тебя? — переспросил Шимон, недоуменно пожимая плечами. — Не только тебя. Мы говорили со всеми, кто еще не закостенел в своих предубеждениях. По понятным причинам нам нужно как можно больше переписчиков. Тебя порекомендовал Йоханан, за грамотность и красивый почерк. Йоханан?..
Шимон обернулся к товарищу, словно призывая его в свидетели. Йоханан с готовностью кивнул. Он был тот еще фрукт, этот изобретательный красавец. Писал я действительно неплохо, но Йоханану тогда еще не представилось ни единой возможности в этом убедиться. Впрочем, нужно отдать ему должное: до лжи Йоханан не унизился.
— Я узнавал у людей, — пояснил он. — Но ответ на твой вопрос не так прост. Ты пригодишься нам не только как переписчик. Нам нужно твое имя, бар-Раббан… вернее, имя твоего отца. Там, куда мы идем, нас еще никто не знает, а потому участие сына известного учителя может оказаться очень полезным для дела. Во всяком случае, на первом этапе. «На первом этапе!» Как вам это нравится? Меня так и подмывало спросить: «А на втором?» Но спрашивать не пришлось — Йоханан будто услышал мой непроизнесенный вопрос.
— И на втором тоже, — добавил он, помолчав. — Конечно, это будет зависеть от твоего желания. Как видишь, я ничего от тебя не скрываю. «Не скрываю!» Как будто в этом была какая-то необходимость! Йоханан держал меня в руках, как куклу, более того — как прозрачную куклу, судя по тому, как безошибочно он реагировал на мои самые потаенные мысли. Он делал это, даже не глядя в мою сторону — видимо, чтоб не пугать меня чересчур.
— Не бойся, — сказал он еще мягче. — Мы не желаем тебе зла.
И тут я испугался не на шутку. Мне понадобилось немалое усилие, чтобы не убежать немедленно, а встать, чинно распрощаться и удалиться хотя бы с минимальным достоинством. Мое сердце, как заяц, рвалось прочь от костра в спасительную темноту, подальше от страшного, всепроникающего Йохананова взгляда. Чего я так боялся? Может быть, этого нового для себя ощущения собственной востребованности?
Да, мною самым очевидным образом манипулировали. Да, я по-прежнему был накрепко связан с именем отца и представлял ценность лишь постольку, поскольку являлся сыном Раббана. Но, с другой стороны, даже состояние марионетки представляло собой очевидный шаг вперед по сравнению с постылым бар-Раббановским небытием. Можно сказать, я начал жить там, у костра над Кинеретом. Ведь никогда так остро не чувствуешь жизнь, как в момент выбора. Я мог вернуться в свое безысходное ничто или, напротив, выбрать уход в неизвестность, к новым и новым выборам, а значит, к новой и новой жизни.
Решение казалось очевидным. Какой дурак откажется от жизни в пользу небытия? Но мой инстинктивный, необъяснимый страх свидетельствовал о другом: небытие имело свою, отдельную ценность, и мое сердце категорически отказывалось уступать эту ценность без боя. В ту ночь я впервые прикоснулся к смерти, приподнял краешек ее теплого одеяла. Вы, без сомнения, часто смотрели на текущую воду или в танцующий огонь, или в плывущее меж облаков небо. Это и есть небытие, смерть. Оттого-то так трудно оторвать от них взгляд. Мы все рано или поздно возвращаемся туда, к текущей воде… стоит ли удивляться тому, что она так властно зовет нас из непроходимых глубин нашей памяти? Не спешите прославлять энергичного смельчака и презирать нерешительного труса: еще неизвестно, кто из них прав.
