Ханна вздохнула, поднялась с кресла, поморщилась от холодного пола под босыми ступнями.
— Вставайте Сева. Я пока приму душ и приготовлю завтрак.
Он проводил ее глазами. Их прежний безмолвный диалог, отодвинутый в сторону его рассказом, возвращался, как возвращается плавное течение ненадолго взбаламученной речки, как возвращается ветер, утро, день. Погоди, погоди, братец… Кстати, о дне — этот день может уже не вернуться, помнишь? Это день последних возможностей, последних попыток. Сева резко сел на диване, посмотрел на часы: около десяти. Все, опоздал, торопиться некуда… Ерунда, — возразил он сам себе, своей тягучей пассивности, своим налившимся неожиданной тяжестью ногам. — Ерунда. Не будь дураком. Езжай прямо сейчас на работу. Там наверняка слышали по радио о ночном теракте. Объяснишься, поймут. Еще не поздно все поправить, вернуть прежнюю жизнь — сначала хотя бы службу, а потом и Светку, семью… а улыбка — черт с ней, с улыбкой. Снявши голову…
Сева поспешно влез в скомканные брюки, огляделся. Вон они, ключи, на столе. Проходя мимо ванной, он услышал звук льющейся воды и представил себе ее, голую, под душем — представил, уже не делая никаких ограничений разнузданному воображению, потому что теперь уже не опасно, теперь уже можно, потому что сюда он уже не вернется никогда, проехали, точка.
Захлопнув за собой дверь, Сева тут же пожалел об этом: на лестнице было темно, хоть глаз выколи, и потому следовало бы использовать свет из квартиры для того, чтобы разглядеть на стене выключатель. Но кто же мог заранее знать, что местные идиоты не догадались установить подсвеченные кнопки, как в любых других приличных местах? А может и догадались, просто поломка. Поломка и все тут… Он нащупал рукою стену и сделал несколько шагов в направлении, где, по его понятиям, должен был находиться лестничный марш. Черт… хоть назад звонись… там светло, там завтрак… Говорила ведь тебе Ханна: «приготовлю завтрак». Красивая Ханна с круглыми коленями и вороньим гнездом волос над ярко-красным ртом, припухшим, словно от поцелуев. Говорила… она еще много чего говорила. Например: «Уйдете — погибнете сразу». Вот ведь…
Сверху из темноты послышался сдержанный кашель, и все снова смолкло. Сева замер. Ему вдруг сделалось страшно. «Уйдете — погибнете сразу». Что за чушь, — пристыдил он себя. — Как маленький мальчик, честное слово. Темноты испугался… Но сердце не желало успокаиваться, колотилось у самого горла, ладони вспотели. На негнущихся ногах он сделал еще два шага, держась за стенку, завернул за угол и наконец разглядел слабый свет из лестничного пролета. Который здесь этаж? Третий? Четвертый? Он не помнил… да и какое это имело значение? Сева протянул руку, чтобы нащупать перила, и в этот момент в звенящей тишине подъезда явственно прошелестел женский голос: «Куда ты?.. Куда?..»
Затем наверху щелкнул замок, резкий свет кислотой брызнул в глаза, и вся лестница загудела, заохала от грохота надвигающихся шагов. Севины нервы не выдержали; сломя голову, он бросился вниз, спрыгивая в конце маршев, подскальзываясь на плитках и едва успевая ухватиться за перила, чтобы не упасть. Вот и выход. Чудом не сломав себе шею, он выскочил на улицу и остановился, переводя дыхание.
Снаружи стоял чудный январский день — солнечный, но не жаркий. Зеленели газоны; мимо, наклонившись к коляске, прошла молодая мамаша; две крашеные марокканки гортанно, на всю округу, переговаривались, свесившись из окон противоположного дома. Никому не было решительно никакого дела до его бессмысленного и нелепого страха. Разве что вон тот неопрятный старик и его беспородный, столь же старый и неопрятный пес обратили внимание на неуместную суетливость севиного появления и теперь недоуменно взирали на него от соседнего деревца.
— Проспал, — бросил им Сева, направляясь к машине. — Будильник, понимаете ли…
Старик молчал, не отрывая от него слезящихся глаз, да и пес глядел волком. Сева пожал плечами. Сзади хлопнула дверь парадного. Бурей вылетел разноцветный подросток в бесформенном афро-марокканском репперском прикиде, закинул за спину пестрый рюкзак и вприпрыжку помчался вниз по улице. Уже садясь за руль, Сева усмехнулся на свой давешний беспричинный ужас. Всего лишь проспавший школу мальчишка… это его шаги грохотали сверху. А что до «куда ты?» — так это наверняка мать или бабка не хотели отпускать ребенка без завтрака. У жизни всегда находятся простейшие объяснения нашим глупым страхам. Вот и для детективной ханниной истории со свитком найдется. Точно найдется. Он мотнул головой, отгоняя от себя воспоминание о полоске белой кожи в щели распахнувшегося халата. Хватит. Вернись уже на землю. Погулял и будет. Он завел двигатель и вырулил в узкий проход между машинами. Несмотря на позднее утро стоянка перед домом была забита до отказа. Старик все так же провожал его взглядом.
— Подарить тебе фото, дед? — пошутил Сева, проезжая мимо.
В лице старика что-то дрогнуло, но он снова не ответил, зато пес тявкнул и сделал попытку грозно взрыть землю задними ногами, как это он делал в далекой молодости перед схваткой. Сева кивнул.
— Правильно, псина… — аккуратно лавируя между машинами, он медленно продвигался к выезду на дорогу и попутно бормотал себе под нос, пестуя нарождающееся хорошее настроение. — Я всегда утверждал, что в собаках намного больше человеческого, чем в их хозяевах. Будь здоров, Полканище. Не боись, задирай ногу на каждую пальму, пока задирается. А не станет сил задрать — писай так, вприсядку. Жизнь, брат, это…
Сева поискал наиболее точное продолжение, но не нашел и решил замять для ясности, тем более, что пес остался в сотне метрах позади и уже при всем желании не мог расслышать обращенного к нему поучения. Зато хорошего настроения все прибывало. Если разобраться, то в позднем выезде имелся неоспоримый плюс: пробки на Тель-Авивской трассе к этому времени уже определенно рассосались. Вот только сдвинулся бы куда подальше этот «Террано», так некстати перегородивший дорогу… Сева включил радио и поискал станцию, решительно бракуя новостные каналы в пользу музыкальных. Вот это вроде ничего… Клептон?.. похоже, Клептон…
Он поднял глаза от кнопок приемника — «Террано» все так же торчал на пути, полностью блокируя выезд. Тонированные стекла не позволяли разглядеть, кто там сидел внутри, но кто бы это ни был, сколько можно загораживать дорогу? Всему есть предел… Сева коротко гуднул. Никакого эффекта. Да что это за хамство! Он определенно начинал раздражаться. И так опоздал, а тут еще… Сева снова нажал на клаксон, на этот раз длинно, с подчеркнутым возмушением. Ноль реакции! Открыв окно, Сева высунул голову и крикнул:
— Эй! «Террано»! Будем ехать или как?!
Джип стоял, как прежде, непроницаемо поблескивая темными стеклами.
— Аа-а, черт бы тебя побрал совсем!.. — матерясь на затейливой смеси русского и арабского, Сева выскочил из машины и побежал к «Террано». — Эй! Мать твою… Эй!
Еще не подойдя к джипу вплотную, он услышал завывающие звуки восточной музыки. Чертовы арсы…
— Эй!
Тонированное стекло плавно опустилось. На Севу смотрела пара абсолютно пустых глаз. Их обладатель был черен волосом, лицом и, очевидно, сердцем. Плюс ко всему, он выглядел совершенно обдолбанным.
