— Например?
— Например, широкую публикацию. Это твое «оно» преследует людей не просто так. Все, в конечном счете, связано с рукописью. Допустим, что логика такова: гибнут все те, кто может потенциально или преднамеренно способствовать раскрытию содержания свитка. А теперь представь себе, что содержание уже раскрыто, опубликовано, доступно миллионам людей. Тогда автоматически отпадает смысл преследования любого конкретного человека. Птичка уже в небе, клетка настежь, не поймаешь… — он торжествующе развел руками. — Ну?..
— Легко сказать… — Ханна покачала головой. — Ты предлагаешь именно то, что пытался сделать Клим, а до него — Дрор. Они оба погибли по дороге в Иерусалим, к профессору Школьнику.
— У них не было рядом тебя. А мы отвезем копию вдвоем. Пусть Школьник сделает перевод и выставит его в Интернете под своим именем. Этого должно быть достаточно.
Ханна посмотрела на телефон. Доводы Севы звучали резонно, если подобное слово вообще было применимо к происходящему. В то же время, ей не хотелось подвергать риску новых людей. Но что еще оставалось? Ведь бегство вовсе не обязательно поможет: возможно, наоборот, ее таинственная защитная способность действует только здесь, в окрестностях пещеры? Как узнать? Она вздохнула.
— А может, просто сжечь копию? Сжечь и забыть.
— Да хоть сейчас, — улыбнулся Сева. — Но у тебя есть гарантия, что тогда нас оставят в покое? Нет ведь, правда? А сожженного уже не восстановишь. Это действие еще кардинальнее отъезда на Луну.
— Ладно. Убедил, — она взяла трубку и набрала университетский номер кафедры профессора Школьника. — Если только он сразу не пошлет меня ко всем чертям после двух этих смертей…
Но ханнины опасения оказались напрасными. Профессор Школьник при всем своем желании не мог бы сейчас послать ее куда бы то ни было — по той простой причине, что находился в этот момент на высоте в девять километров над Черным морем по дороге на конференцию кумранистов в Санкт-Петербурге. А вместе с ним в самолете, как любезно сообщила Ханне университетская секретарша, находились практически все израильские специалисты по древним рукописям. Это означало, что в настоящее время в Стране не было никого, кто мог бы помочь в расшифровке свитка.
— Неужели все улетели? — недоверчиво переспросила Ханна.
Девушка на другом конце провода фыркнула.
— Представьте себе. Последнюю конференцию устраивали четыре года назад. Так что эту никто не захотел пропускать. Все полетели — и наши, и тель-авивские, и из Беер-Шевы. Профессор даже пошутил, что, если самолет, не дай Бог, того… ну, вы понимаете… в общем, тогда отечественная кумранистика немедленно осиротеет раз и навсегда… — секретарша хихикнула. — Смешно, правда?
— Да, — мрачно подтвердила Ханна. — Животики надорвешь.
— Петербург? — переспросил Сева. — Черное море? Все в одном самолете? Прекрасная цель для какой-нибудь случайной ракеты…
Ханна кивнула.
— Вот-вот. Оно делает все, чтобы нам не к кому было обратиться.
— Погоди-погоди, — запротестовал Сева. — Если уж мы начали приписывать этой странной истории какую-то целесообразность… Можно ведь посмотреть на дело совершенно иначе. Предположим, что оно хочет отправить нас в Питер. Тогда все прекрасно сходится. У нас, по сути есть всего два плана: один — делать отсюда ноги, и другой — обнародовать свиток. Конференция кумранистов в Питере прекрасно совмещает в себе оба варианта. У тебя паспорт не просрочен? Срочную визу можно получить сегодня же, вопрос денег. Ну?
Сева улыбнулся. Оно или не оно, а перспектива оказаться в Питере вместе с нею казалась ему сейчас удивительно желанной.
— Ты прав, милый, — сказала Ханна. — И вообще, когда ты так улыбаешься, я готова на месте выписать любой банковский чек…
— Какой чек? — возмутился Сева, притягивая ее к себе. — Гусары денег не берут.
Они снова жили на одной волне, вернее, на одном девятом вале, и этот вал, как мощный терпеливый вол, нес их вперед, без оглядки, без остановки, по лишь ему одному известному адресу. Все сложилось на удивление легко и быстро, как будто подталкивалось извне: и визы, и билеты, и даже вызвоненный с первой попытки старый приятель Сережка, с которым Сева не общался, как минимум, лет десять, и который немедленно узнал его по голосу, и не только узнал, но и предложил встретить в аэропорту, решительно отметая при этом любые разговоры о гостинице.
— Севка, друг! — кричал он в телефон с несколько преувеличенным энтузиазмом. — Какая гостиница?! Ты меня что, обидеть хочешь? В кои веки объявился, и — гостиница? Будешь у меня жить и точка! Я теперь в центре живу, в одном из тех самых наших домов, помнишь? Ну, не совсем, рядом. А, ты не один? С женой или с женщиной? Ха-ха-ха… А, с женой, но не с той?.. хитер бобер, хитер… в общем жду. И не вздумай увильнуть! Номер рельса я… тьфу!.. как это?.. номер рейса я записал!
Положив трубку, Сева недоуменно пожал плечами. Судя по заплетающемуся языку, Сережка то ли перенес недавний инсульт, то ли был основательно пьян. Первое представлялось маловероятным всвязи с относительной сережкиной молодостью, а второе — по причине раннего времени: разговор происходил немногим позже полудня. Так или иначе, больше помощи просить было не у кого: почти все родственники и друзья разъехались кто куда; оставался лишь вот этот Сережка — бывший сумасшедший кладоискатель, да старая-престарая севина тетка, мамина сестра, которая наотрез, невзирая на все уговоры, отказывалась уезжать из Питера. Возможно, следовало сразу сориентироваться на такси и гостиницу, но отчего-то при слове «Питер» севиным сознанием овладел двадцатилетний мальчишка в рваных джинсах, который сразу принялся безапелляционно распоряжаться событиями, отодвинув в сторону гладкого опытного джентльмена с длинным стажем самостоятельных путешествий по всей Европе.
— Зачем ты ему вообще позвонил? — сокрушался джентльмен. — Теперь не отделаться. Заказал бы гостиницу и…
— Чушь! — презрительно перебивал нахальный юнец. — Ты, папик, совсем сдурел. Кто же в Питере в гостиницах останавливается? Командированные да лохи.
Полет прошел нечувствительно: они спали дерганым самолетным сном, и каждое из частых пробуждений непременно сопровождалось счастьем от близости другого, от руки в руке, от касания колен, локтей, волос, от влажного шепота в съежившемся от томительной щекотки ухе. Это было замечательно, и хотелось, чтобы летели подольше…
— Надо было брать билеты не в Питер, а в Новую Зеландию, — зевая, сказала Ханна, когда погасла надпись «пристегните ремни» и пассажиры, толкаясь и наступая друг другу на ноги, сгрудились в проходе. — Зачем мы тут, милый?
— Угу, — только и смог пробурчать изнывающий от нежности Сева.
Он напряженно подсчитывал: когда они, наконец, окажутся вдвоем? Так… пока пройдут паспортный контроль… таможня… такси… Какое такси, идиот? Ты ведь позвонил Сережке! О, Господи! Какой дурак!
— Ничего, милый, — прошептала Ханна, понимавшая его вполне. — Еще наверстаем, ничего.
