— Прямо не знаю, что это с ней, — с наигранным недоумением сказал хозяин. — Обычно такая спокойная.
— Деянь неузкая! — совсем по-человечески откликнулся непонятный предмет, на который Блонди поначалу не обратила вовсе никакого внимания. — Чуйка!
Хозяин удивленно вскинул брови.
— Чуйка? — переспросил он. — Никогда не слышал о такой породе. Нет, Блонди чистокровная немецкая овчарка. Моя любимая порода.
— Чуйка — это помесь чау-чау и лайки, — пояснил худой, и опять весело подмигнул.
Блонди прикинула, не рыкнуть ли и решила, что не стоит. Гость явно не таил дурных намерений, а наоборот, приглашал к игре. Играть Блонди любила даже больше, чем кровяную колбасу, а уж кровяную колбасу она просто обожала. Овчарка облизнулась.
— Чуйка — это чуйка! — упрямо провозгласил странный предмет. — Не искажайте мои слова.
На вид он был поразительно похож на человека, но только на вид. На запах это была обычная, хотя и сильно ароматизированная, деревяшка, а поскольку носу собаки доверяют намного больше, чем глазам, то за четвертого гостя говорящий чурбан не мог сойти никоим образом. Как ни крути, в комнате вместе с Блонди находились хозяин, трое гостей и чурбан. А может быть, это вовсе не чурбан, а кукла? Хорошо бы… В куклы обычно играют, их можно замечательно грызть и играть в «ну-ка отними!» Вот, наверное, почему худой так завлекающее подмигивает! Блонди подарила худому косой благожелательный взгляд и улыбнулась, далеко вывесив розовый язык с мраморными разводами слюны. Худой с готовностью ответил улыбкой.
— Замечательная у вас собака, — сказал он. — Вот только имя не слишком…
Блонди почувствовала, как хозяин напрягся и перестала улыбаться. Видать, этот худой, и впрямь, не так прост.
— А чем вам не нравится имя?
— Собаку Гитлера звали так же…
— Ну так что? — проговорил хозяин, еще больше напрягаясь. — У вас с этим проблемы?
Лицо у худого вытянулось, он сжал кулаки. Овчарка поднялась одним слитным упругим движением. Если хозяин напрягается, то хорошей собаке положено быть начеку. Тут уже не до кукол.
— Это наш переводчик, — неловко сказал красномордый. — Мы к вам, собственно, по делу. С предложением сотрудничества.
Он повернулся к чурбану.
— Владимир Ильич, пожалуйста.
Чурбан совсем по-человечески фыркнул и сунул руку за пазуху. Блонди утроила бдительность.
— Это ваша газета? — выпалила деревяшка, резким движением выдергивая из внутреннего кармана что-то свернутой трубкой… уж не оружие ли?
Собачьи нервы не выдержали. Не помня себя, Блонди рванулась на защиту хозяина. В следующее мгновение чурбан с деревянным стуком рухнул на пол. По дороге он задел затылком о край стола; раздался особенный шепотливый хруст, как при выламывании старого пня, голова слетела с чурбановых плеч и, недоуменно моргая глазами, покатилась в угол комнаты.
«Конечно, не человек, — окончательно определила Блонди. — Вон и крови нету ни капли. Точно, кукла…»
Она поколебалась, прикидывая, за какую часть хвататься: за тело или за укатившуюся голову? Голова выглядела более пригодной для игры. С другой стороны, думать об игре было еще рано: следовало прежде всего убедиться в отсутствии опасности для хозяина, а в этом смысле тело, конечно же, требовало повышенного внимания. Грозно урча, Блонди ухватила безголовую куклу за бок и потащила ее под кровать. Дерево оказалось совсем легким и мягким на зуб.
— А-а! — дико закричал Вовочка, первым выходя из ступора. — А-а-а-а!..
— Блонди… Блонди… — только и смог вымолвить потрясенный Гранатов.
Челюсть у него отвисла; остановившимся взглядом лидер и основатель РНКП(бл) следил за исчезающими под кроватью ногами одного из гостей. Веня захлопал в ладоши.
— Наконец-то! — воскликнул он. — Собака не только друг человека! Собака друг человечества!
Цезарь вынул пистолет и направил его на Гранатова.
— Немедленно скажи своей сучке, чтобы вернула нам Ленина.
— Кого? — остолбенело переспросил Гранатов.
— Меня! — послышалось из угла.
Все обернулись на голос. Голова мумии сердито взирала на них, безуспешно пытаясь сдуть с усов налипшую на них паутину.
— Владимир Ильич! Вы живы! — восторженно завопил Вовочка.
Голова брезгливо поморщилась.
— Конечно. Вы что, батенька, в школе не учились? Я жил, жив, и буду жить.
В лице у Гранатова что-то дрогнуло. Он шумно сглотнул слюну и покачнулся.
— Не может быть…
— Может, может, — заверил его Цезарь, опуская пистолет. — Ты собаку уберешь или мне ее пристрелить?
— Господи… — спохватился Гранатов. — Блонди! Фу! Фу! Вон отсюда! Гера! Гера!
Герой звали вовсе не жену и подругу партийного вождя, как можно было бы подумать по совпадению с именем жены и подруги вождя божественного. Герой звали его помощника и ближайшего соратника. Вообще-то, по паспорту он значился как Герасим Скабичевский, но друзья по партии предпочитали именовать его Геринг или, уменьшительно, Гера.
Таким образом, в комнату на зов вождя вбежали в одном лице все трое: и Гера, и Геринг, и Герасим. Последний из них особенно подходил для решения проблем с собаками. Гранатов гневным жестом указал на пристыженную Блонди, понуро сидевшую к тому времени посреди комнаты в позе полнейшего осознания своей ошибки и немедленной готовности все исправить по первому же требованию, хотя бы и ценой собственной жизни.
— Убрать! — заверещал Вильям уже отработанным лидерским фальцетом. — Запереть! Держать! Не пущать!
Перепуганные Герасим и Блонди пулей вылетели за дверь.
— Подходит… — одобрительно заметила голова мумии. — Настоящий вождь…
Голова подмигнула Вовочке, благоговейно сдувавшему с нее последние пылинки.
— Поставьте меня на стол, голубчик. Я хочу побеседовать с этим молодым человеком.
— А как же тело?
— Потом, потом, успеется… — поморщилась голова и скосилась в сторону Гранатова. — Вы мне так и не ответили, батенька: это ваша газета?
Гранатов молчал, ошалело хлопая глазами. Остальные тоже чувствовали себя несколько не в своей тарелке. Голова зловеще прищурилась.
— Да что вы стоите, как истуканы?! Головы потийяли? Товаищ Вознесенский, а ну, поставьте меня на стол! Да не здесь… посеединке поставьте! Вот так. Всем садиться. Я сказал — садиться!
Будь у головы кулак, она непременно бы треснула по столу.
Присутствующие молча расселись. Веня выглядел подавленным. Цезарь озабоченно посматривал под кровать, откуда высовывались ноги другой, очевидно, менее существенной части вождя. Голова прокашлялась и благосклонно уставилась на Гранатова.
