Он ехал быстро, чтобы не было возможности передумать, сердясь и одновременно уговаривая самого себя в пользу этого совершенно безрассудного решения. В конце концов, ничего страшного не случится — все равно их там уже нету. Больше им, дуракам, делать нечего — всю ночь на площади сидеть, тебя поджидать. Наверняка уже дрыхнут где-нибудь на своей, неведомой тебе базе. И хорошо, что — неведомой, а то бы ты еще и не таких дров наломал. Тебе ведь только дай волю, ковбой недоделанный. Ну куда ты прешься, куда? Зачем на рожон лезешь? Берл упрямо набычился и прибавил газу. Машина взвизгнула на круто заложенном повороте, по-лошадиному закинула круп и выправилась на прямой.
— Да ладно, — пробормотал он, по-мальчишески подмигнув самому себе в зеркальце заднего обзора. — Ну чего ты так распереживался-то? Подумаешь, большое дело. Сейчас приедешь, сделаешь круг почета, никого не найдешь — и кончен бал. Дуй себе тогда в свой Загреб, но уже, заметь, спокойно, без всех этих дурацких сомнений. Ага…
Он вынесся на площадь и резко затормозил у того ее края, где прошлым вечером торговался с арабами. Несчастный гольф прошелся несколько метров юзом и остановился, обиженно стуча клапанами. Площадь была тиха и абсолютно пуста. Все? Доволен? Берл с досадой прихлопнул по рулю обеими руками. Машина жалобно тявкнула — мол, я-то чем виновата?
— Ничем, родимая, ничем… — вздохнул Берл. — Ты-то в полном порядке.
Ну что — вперед, в Загреб? Сейчас… Он неторопливо вылез из машины и прошелся взад-вперед по пустому тротуару. Никого. Ну вот. Время признать поражение, бижу. Давай, давай, дуй отсюда. Он неохотно взялся за дверцу. Давай, давай…
— Эй!.. — Берл недоуменно оглянулся. Никого…
— Эй, ты! — Крик шел откуда-то сверху. Берл задрал голову. Прямо над ним, в окошке третьего этажа сидел один из давешних арабов… как его — Халед? Берл расплылся в счастливой улыбке. Давно он так никому не радовался…
— Салям, Халед! — воскликнул он, с неподдельным восторгом хлопая себя по коленям. — Тебя-то мне и надо, брат!
Халед зевнул, хрустко вывернув челюсть.
— Что, уже всю траву скурил? Быстро ты…
— А я не один, — подмигнул Берл. — В хорошей компании сладко дымится. Так что — вынесешь?
— Еще чего! Выносить тебе — нашел фраера. Сам поднимайся. Третий этаж, слева. — Халед еще раз зевнул, осчастливив площадь видом своей желтозубой пасти. Окошко захлопнулось.
Так. Интересно, сколько их там? «Слева» — значит, одна квартира. Значит, тавор ни к чему, обойдемся глоком.
А если другие квартиры тоже «грязные»? Как будешь, в случае чего, вниз пробиваться? — А халедов калаш на что? Вот у него и одолжим, если понадобится. Он даст… парень добрый, особенно если хорошо попросить.
Берл тряхнул головой, отгоняя последние сомнения, вошел в подъезд и стал подниматься по лестнице. Глушитель он навинчивал по пути, не слишком при этом торопясь, так что последние обороты производились прямо перед изумленными глазами Халеда, с нетерпением ожидавшего выгодного покупателя перед открытой дверью.
— Что это? — удивленно спросил Халед, кивая на глок. С одной стороны, вид пистолета с навинченным глушителем и взведенным курком не оставлял никаких сомнений относительно намерений «гостя». Однако, с другой стороны, все поведение Берла свидетельствовало о таком подчеркнутом и предупредительном дружелюбии, что просто невозможно было заподозрить его в чем-либо нехорошем. Чисто интуитивно Халед выбрал из двух возможностей вторую как продлевающую жизнь.
— Это? — переспросил Берл, с недоумением разглядывая пистолет. — Я вот всем рассказываю, что это зажигалка, да почему-то никто не верит. Представляешь? Но ты-то поверишь, правда?
Халед с готовностью кивнул и сглотнул слюну.
— Да ты не стой в дверях-то, братан, — гостеприимно сказал Берл. — Заходи в дом, а то еще простудишься.
В маленькой прихожей стоял прислоненный к стене калашников. Берл по-отцовски положил тяжелую руку на халедов загривок.
— Ты ведь не обидишь меня недоверием, бижу? — ласково спросил он. — А где же твой дружок? Спит небось? А остальные — тоже здесь?
— Какие остальные? Мы тут вдвоем… я и Фарук. — Халед отвечал поспешно и с какой-то истерической готовностью. Берлова рука лежала у него на шее, как ярмо неимоверной тяжести. Что-то подсказывало ему, что этой руки следует бояться даже больше, чем пистолета.
— Фарук… Этот, что ли? — стволом глока Берл указал на вышедшего им навстречу Фарука.
«Точно… он — тот самый, второй, — отметил он про себя. — Наконец-то и мне повезло… Ну, теперь — все. Больше меня тут никто не видел. Нет, еще старуха-хозяйка… ничего, доберемся и до хозяйки…»
— Ты ведь Фарук? — сказал он вслух. — Очень приятно. Ты только не суетись, бижу. Стой, где стоишь. Я, слышь, так — покурить зашел.
Фарук настороженно кивнул. Застигнутый врасплох, он и не думал суетиться. Торс его слегка наклонился вперед, руки дрогнули, глаза, на мгновение метнувшись по сторонам, вернулись к берловому глоку.
«Эге… — подумал Берл. — Этот парнишка из другого теста. С таким и разговаривать бесполезно… Что ж, ничего не поделаешь. Смелые всегда умирают первыми.»
Он выстрелил дважды — в грудь и в лоб, над самой переносицей. Фарук сполз по стене, размазав на белом красные неопрятные пятна.
— Ай! — пискнул Халед. Его начала бить крупная дрожь.
— Смотри-ка, — сказал Берл, удивленно покачивая головой. — Действительно не зажигалка. А я спорил, доказывал… Верить надо людям, бижу, вот что. Все наши беды от недоверия. Согласен? Да ты садись, Халед. В ногах правды нет. Давай-ка познакомимся поближе, а? Дружить так дружить, вот что я тебе скажу.
Он усадил Халеда в кресло, лицом к мертвому напарнику, а сам пристроился на стуле сзади. Руку Берл продолжал держать на шее араба, время от времени, как бы невзначай, пережимая сонную артерию.
— Ну вот… Ты сам-то откуда будешь?
— Иордания… — глухо ответил Халед. — Из Ирбида я. И Фарук — тоже.
Он всхлипнул.
— Из Ирбида? — обрадовался Берл. — Так мы же с тобой почти земляки. Я вот — из Иерусалима. Бывал в Иерусалиме? Нет? Я-то в Ирбиде бывал, да… И не только бывал, но и шороху хорошего навел, это я тебе без хвастовства говорю. А еще кофе там классный, в кофейной у Абу-Дауда, на рынке… Скажешь, нет? Как там Абу-Дауд, жив еще?
— Не знаю. Я там десять… двенадцать лет не был, — сказал Халед. Он сидел, сцепив трясущиеся руки, и боялся пошевельнуться. — Нам по четырнадцать было, когда мы ушли. В Афганистан. Вместе с Фаруу-у-у…
Не закончив слова, он начал плакать, заходясь в подавленных рыданиях. Берл присвистнул.
— Афганистан? Скажите на милость… а потом сразу сюда?
— Нет… три года там. Потом Фергана… Чечня. А в девяносто восьмом — сюда.
Халед судорожно задрал подол майки и вытер мокрое лицо. Берл слегка ослабил хватку. Сопротивления явно не предвиделось.
