– Если я скажу, что – да? – не очень уверенно произнес Вознесенский.
– То вы соврете, – дружелюбно подсказал ему Анатолий.
Его собеседник смешался. «Быстро же он спекся, ничего не скажешь», – хмыкнул про себя Анатолий и произнес:
– Я неспроста напомнил вам о той истории с девушкой-убийцей. Это я сделал в своих шкурных интересах. Чтобы спать спокойно и всегда быть уверенным, что твоему подопечному его собственный отпрыск не причинит ни малейшего вреда. Вы понимаете?
– Но я-то тут при чем? – поморщился доктор.
– А ведь вы по тому делу проходили, кажется? – будто только теперь вспомнилось Китайгородцеву.
– Свидетелем!
– А могли бы и не свидетелем… Да?
– Черт побери!
– Зачем вы сюда приехали? – быстро спросил Анатолий.
У него был такой вид, будто он сейчас бросится на собеседника с кулаками. Вознесенский дрогнул.
– Ваша логика мне понятна, – пробормотал он. – Но мне не нужны проблемы, поймите! Я примчался сюда только затем, чтобы не случилась беда. Я был в Москве, Роман жил здесь. Недавно в телефонном разговоре он сказал, что убьет своего отца.
– За что?
– Обида. Вы поймите, у наркоманов формируется определенный тип психики. Деформированной психики. Им хочется наркотика, а кто-то препятствует им, стоит на пути к дозе – значит, это враг.
– Тапаев стоит на пути к дозе?
– Да. Он лишил сына легкого доступа к наркотикам. Запер в этом поместье, как в тюрьме.
– Но вы в курсе, что еще до вашего приезда Роману кто-то передавал наркотики?
«Секундное замешательство… Знал!»
– Кто этот человек?
– Я не знаю.
– Кто?!
Вознесенский даже вздрогнул:
– Один из охранников.
– Имя!
– Зовут Саша. Фамилию я не знаю!
– Хорошо, разберемся. Дальше!
– Дальше – что?
– Мы говорили с вами о том, что тот, кто стоит на пути наркомана к дозе наркотика – это враг.
– Да. Так вот, у Романа совершенно разладились отношения с отцом. А тот еще собрался уезжать…
– Вы знаете о его отъезде?
– Мне Роман сказал: И тут на все это наложилась сыновняя обида. Роман остается дома. Он почувствовал себя обойденный, никому не нужным – и опять источник всех бед персонифицирован в его отце. Когда он сказал мне, что ему хочется убить отца, я здорово испугался и сразу же примчался сюда.
– Вы испугались за Тапаева?
– Я испугался за себя, – сообщил доктор. – Конечно, я понимаю, что слова Романа про убийство – это несерьезно. Но долговременное общение с наркоманами приучило меня к мысли о том, что нам, людям здоровым, порою представляется несерьезным то, что в случае с наркоманами нередко завершается всамделишными трагедиями!
Вознесенский вздохнул и посмотрел на собеседника печальным взглядом:
– Вы упомянули историю, которая случилась два года назад. Мне тогда было очень скверно, если честно. Я уже думал, что не выпутаюсь. Следователь тогда почему-то решил, что это я подговорил свою подопечную совершить убийство. Я спасся от тюрьмы чудом. Мне просто повезло с адвокатом. Или с судьей, который адвокату поверил. В общем, все обошлось… Но я испугался на всю оставшуюся жизнь. Этот страх до сих пор живет во мне. Я не стесняюсь вам в этом признаться. Потому что понял, с чем вы ко мне при-шли, и хочу донести до вас одну простую мысль: если еще раз случится нечто подобное тому, что было два года назад, мне припомнят все. Так что вам не о чем беспокоиться. Я действительно не подговаривал тогда ту девчонку совершить убийство! И сюда я примчался только затем, чтобы ничего не случилось. Я целыми днями держу Ромку рядом с собой. Да, я даю ему дурь, но зато он ходит за мной как привязанный, и я знаю, что ему сейчас не до черных мыслей. А потом Тапаев-старший уедет, и уже нечего будет опасаться.
– Вы вернетесь в Москву…
– Да.
– А Роман?
– Останется здесь.
– Что с ним будет, по-вашему?
– Умрет, – спокойно сказал Вознесенский.
– Разве это неизлечимо?
– Наркоман может остановиться, если только он сам этого очень захочет. Настолько сильно, что сможет перебороть самого себя.
– А Роман разве не хочет?
– Нет.
– А если ему не давать наркотик?
– Он все равно найдет. Знали бы вы, как изобретательны наркоманы!
Китайгородцев вздохнул и поднялся из кресла.
– Но вы поняли, почему я к вам приходил? – переспросил он на прощание.
– Да, конечно! – с готовностью отозвался доктор. – Все будет в порядке, я вам обещаю. Мне неприятности не нужны.
Анатолий уже был у двери, когда доктор сказал ему:
– Ко мне подходил какой-то парень. Он живет здесь. Такой… Долговязый… Лоб у него с залысинами…
«Виктор?»
– И что? – проявил интерес телохранитель.
– Он спрашивал меня про чек.
– Про какой чек?
– Так называют дозу наркотика. Я думаю, что он о чем-то догадался по Роману. Это ведь видно по глазам, по походке – что человек колется.
– И что вы ему сказали?
– Что он ошибся.
– Он поверил вам?
– Вряд ли.
– Думаете, этот парень тоже знаком с наркотиками?
– Я просто уверен!
– Почему?
– У меня глаз наметанный. Я эту публику вижу издалека. Он вряд ли крепко сидит на игле. Еще не втянулся по-настоящему. Но уже пробовал, это я вам гарантирую!
– Спасибо, что предупредили.
– Да чего уж там!
* * *
– Кого из твоих охранников зовут Сашей? – спросил Китайгородцев у Богданова.
– Это тот, что соня. Который носом клевал. У него еще есть дочь Маша.
– Маша и Саша? – скаламбурил Анатолий. – Давай-ка его ко мне. Я с ним поговорю.
Охранник пришел через пару минут. Китайгородцев сидел за столом в приемной, а Саша встал навытяжку, словно его вызвали на ковер к высокопоставленному начальству, и поедал москвича преданным взглядом.
– Да ты садись, – сказал дружелюбно Анатолий. – Чего тянешься-то?
Саша сел, и даже черты его лица смягчились – расслабился… И совершенно напрасно.
– Давно наркотиками приторговываешь? – с прежним, напускным дружелюбием осведомился Китайгородцев.
